Белорусский: язык, который не собирается исчезать
Как живет современный белорусский язык, который ЮНЕСКО внесла в список исчезающих? Что произошло с ним за 25 лет независимости Беларуси и как он сопротивляется давлению русского? Обо всем этом — в очередном материале “Громадского на русском” из цикла “Языки. Независимость”.
Так, безумоуна, вы можаце да нас пад'ехаць і забраць (Да, конечно, вы можете подъехать к нам и забрать).
В небольшом помещении, наполненном вещами с белорусской символикой, сотрудница отвечает на звонки покупателей. Говорит, в последнее время ей стали чаще отвечать на белорусском. Это центр Минска, большой универмаг “Московско-Венский” на проспекте Независимости. На третьем этаже магазин, а прямо над ним — офис.
Мы здесь в гостях у основателя проекта “Арт-усадьба” Павла Белоуса. Он надеется, что магазин и офис тут надолго: это уже не первое помещение, из всех предыдущих приходилось съезжать. Павел рассказывает: все началось два с половиной года назад, когда он с коллегами решил организовать День вышиванки. Собрали музыку, литературу, позвали ремесленников — и все вышло так удачно, что праздник дал толчок всему направлению.
“За три года многое поменялось — и в нашей работе, и в отношении к символам, — рассказывает Павел. — Еще два года назад за майку с “погоней” (традиционным национальным гербом Беларуси, который лишили статуса в 1995 году - прим.ред.) тебя могли не пустить на футбол. Эти старые символы были оппозиционными. Мы же своей работой стараемся показать, что они просто национальные, а не обязательно оппозиционные. Люди к ним относятся к гордостью. А еще мы специально закупили вот такую красно-белую ленту и запустили акцию “Обозначь себя белорусом”. Казалось бы, зачем белорусу обозначать себя белорусом? Но на самом деле это не все осознают, это важно”.
Благодаря проекту “Арт-усадьба” возникла и мода на орнамент ивышимайки — майки с традиционной белорусской вышивкой. Они для белорусов стали своеобразным способом опознать друг друга.
Павел дарит нам книги на белорусском, мы пробуем читать и делаем приятное открытие: оказывается, если знаешь и русский, и украинский, по-белорусски можно читать “с листа”, почти все слова понятны.
Звучит невероятно, но это факт: книги на белорусском и о белорусском в Беларуси можно купить не везде. В книжных магазинах в основном русскоязычная продукция. Но утверждать, что и читателю нужны книги только на русском языке, нельзя. Бывает и так, что раскупается именно тираж на белорусском, а русский остается нераспроданным. Это произошло с романом “Мова” белорусского писателя Виктора Мартиновича. Недавно он отправился в турне по Европе — его книгу перевели на немецкий язык. “Мова” — это антиутопия, роман-предупреждение о том, что может случиться с белорусским языком под давлением русского. Действие происходит в Минске будущего, а именно в границах Российско-Китайской империи, где белорусский язык строго запрещен. Белорусские тексты, мова по сюжету — это сильнодействующий наркотик, который распространяют нелегально. Мартинович говорит, что выбрал эту метафору не случайно. Он называет современных белорусов первым поколением, потерявшим родной язык.
“Понимаете, наша ситуация уникальна, потому что мы имеем практически исчезнувший, запрещенный, выдавленный язык, который генетически в нас заложен и еще звучит. 50 лет назад на белорусском языке говорили почти все. Соответственно, как мне кажется, те люди, которые сейчас читают белорусскую литературу, они узнают себя в своем детстве, и это какой-то очень интересный эффект. То есть, они читают белорусскую мову, они вспоминают свое городское прошлое — и что-то резонирует. И характер этого резонанса вполне нормальный. Это взаимодействие человека и языка, а не взаимодействие человека и текста”.
Эффект от этого взаимодействия Мартинович в своем романе усиливает до наркотического. Язык — сильный наркотик, который преображает реальность. Сейчас, признает он, реальность изменилась: язык официально не запрещен и даже пропагандируется, сам Мартинович стал обласканным писателем, его книги не запрещают в книжных. Возможно, предполагает он, власть потеплела к родному языку, чтобы использовать его как границу, которой можно отгородиться от влияния русской культуры — на всякий случай.
Это одна из стадий принятия языка со стороны власти. Такие этапы он проходит и в отношениях с обычными белорусами.“Первая стадия — протестная, — говорит Мартинович. — Тогда язык был маркером того, что ты из оппозиции и против Лукашенко. Это была стадия, когда тебя после митинга за язык могли задержать. Потом это сменилось новой волной, когда белорусский язык молодежь начала использовать как моду. У тебя есть кроссовочки, узенькие джинсики, дизайнерская майка и вот еще белорусская мова – ты модный. Но, как и любая мода, она быстро схлынула. И появилась третья волна – люди, которые хотят везде, в том числе путешествуя по миру, выделиться, самоидентифицироваться”.
Интервью с Виктором Мартиновичем
Белорусский язык, если оперировать официальными формулировками, считается исчезающим. Это признали эксперты ЮНЕСКО: в атласе языков мира, которые находятся в опасности, белорусский обозначен как vulnerable (уязвимый, ослабленный). Это первая из четырех ступеней на пути к вымиранию. Если ничего не менять, предупреждают эксперты, белорусский пройдет остальные стадии очень быстро. В таком же состоянии в Европе находится только ирландский язык, но в Ирландии есть стратегия его спасения и повышения престижа. В Беларуси этим занимается не государство, а общественники, активисты и деятели культуры.
Большую роль в плачевном положении белорусского языка сыграл референдум 1995 года, когда русскому языку был придан статус государственного. Сейчас в Беларуси нет ни одного белорусскоязычного вуза; школы, обучение в которых ведется на национальном языке, можно пересчитать по пальцам. А в некоторых городах таких школ вовсе нет. Потребовать говорить на национальном языке нельзя и от чиновников: даже если к ним обращаются на белорусском, они могут ответить на русском — закон позволяет.
Публицист Алесь Чайчиц говорит, что после референдума 1995 года в языковом законодательстве появилась “подлая оговорка”: потребителям можно предоставлять информацию или на одном, или на другом языке. Это «или» и сыграло фатальную роль: “Все скатилось к тому, что белорусский язык не является сейчас полноценным государственным языком, а является некой этнографической фишкой на уровне гаэльского язык в Ирландии. При том, что в Ирландии государство очень сильно пытается этот язык развивать и поддерживать. В Беларуси реальная поддержка заключается в том, что в школах белорусский язык еще преподаётся хотя бы в качестве «иностранного». Для того, чтобы создать белорусскоязычный класс, люди собирают подписи, как-то группируются, объединяются. Но все это опять же делается гражданским обществом. Государство же проявляет абсолютное равнодушие с примесью пренебрежения”.
Политиков, которые общаются с избирателями на родном языке, в Беларуси почти нет. Одно из исключений — оппозиционный депутат, бывший кандидат в президенты и заместитель председателя “Общества белорусского языка” Елена Анисим. В 1980 году она полностью перешла на белорусский. С тех пор переходит на русский, только общаясь с русскоязычными СМИ. На интервью Елена приходит после встречи с избирателями: она общалась с ними в обычной городской электричке. С нами тоже говорит на белорусском, пока не включается камера.
“Все эти 20 лет (после референдума 1995 — прим.ред.) внутренняя языковая политика направлена не на укрепление позиций белорусского, а совсем наоборот, — говорит Анисим. — У нас нет сквозного образования — возможности учиться на белорусском языке начиная с детского сада и заканчивая училищами и высшими учебными заведениями, чтобы белорусский язык был на протяжении всего периода обучения”.
По словам Елены Анисим, эта образовательная цепочка проваливается везде, на каждом этапе. Например, чтобы устроить ребенка в белорусскоязычный детский сад, надо очень постараться: нужно добиваться, собирать людей и “пробивать стены”. А чиновники, рассказывает депутат, иногда еще и чинят препятствия. Доходит до цинизма, когда в гимназиях с белорусским языком обучения выдают книги на русском.
Сейчас, рассказывает Елена Анисим, белорусские бизнесмены готовятся создать Ассоциацию использования белорусского языка. Вызвано это тем, что все акты и документы составляются на русском. Даже если сделать перевод на белорусский, это нужно будет каким-то образом узаконить. Отсутствие юридически законных документов очень мешает. Белорусский язык вообще часто ограничивают одной сферой — этнокультурной.
“У нас принято думать, что белорусскому языку место в одной какой-то сфере: для позиционирования, для того, чтобы как бренд республики показать, для танцев, песен. Одна жительница города сказала мне как-то: «Ну зачем белорусский язык в сфере образования? Он же фольклорный!». Вот это восприятие очень мешает”, — признается Елена Анисим. Она уверена: потребность в белорусском больше, чем кажется.
С этим согласен и журналист, обозреватель “Радио Свобода” Виктор Дятликович. Сам он использует оба языка: с отцом говорит по-белорусски, с матерью — по-русски. Сейчас белорусский язык, признается он, можно услышать где-то в глубинке, до которой не добралась политика русификации. В городах же доминирует русский. Но потребность вернуться к родному языку действительно есть. Особенно ярко ее иллюстрирует ситуация со школами.
“Когда объявляется запись в белорусскоязычный лицей, люди с вечера ставят палатки и ночуют там, чтобы попасть, — рассказывает Виктор. — Министр образования часто говорит о том, что надо увеличить количество лицеев, часов преподавания языка и так далее. Но все это словесные реверансы в адрес белорусского, реальных действий нет”.
Не ограничиваются реверансами только волонтеры и общественники. Несколько лет назад в Минске открылись курсы изучения белорусского языка для взрослых “Мова цi кава” (игра слов: “интересный язык” или “язык и кофе” — прим.ред.). Слушателей было так много, что филиал открыли даже в России, в Москве. Виктор Дятликович сам был преподавателем на этих курсах. По его словам, в Минске их сейчас посещают даже не десятки, а сотни людей.
“Но всё это гражданские инициативы, не масштабные. Если их масштабировать, то это дало бы больший результат. В нынешнем виде – это демонстрация того, что общество заинтересовано учить и знать язык. Но настроения эти не могут повлиять на государственную политику”, — констатирует Дятликович.
Впрочем, какое-то влияние все-таки есть: власть не мешает — и это уже хорошо. В этом признается соосновательница проекта “Кинаконг” Надия Ким. Несколько лет назад они с мужем Андреем решили помочь белорусскому зрителю смотреть популярные фильмы и киноновинки на родном языке.
Найти в белорусских кинотеатрах фильм на белорусском — несколько лет назад эта миссия была невыполнима: все исключительно на русском. Положение дел оставалось таким до тех пор, пока не появилась частная компания «Кинаконг». Ее основатели с помощью актеров белорусских театров стали дублировать популярные фильмы на белорусский и показывать их в кинотеатрах. Сначала к их затее в Минске отнеслись скептически. Но на первом же фильме ажиотаж был такой, что посетителям не хватило мест.
“Были даже случаи скандалов и жалоб на нехватку мест в зале. Нам даже предлагали оплатить входные билеты, но по условиям проката мы не имели права брать деньги за вход. Это и стало одной из причин перехода на коммерческую основу: мы начали планировать показы фильмов с коммерческой лицензией”, — рассказывает Надия Ким.
После успешных показов и большого ажиотажа организации киновидеопроката сами стали выходить на “Кинаконг” и предлагать кинотеатры для показов. Тот кинотеатр, который предоставили изначально, закрылся на реконструкцию, и компании предложили кинотеатр «Москва» – один из самых больших в Минске. Надия признается: о таком они и мечтать не могли.
Сейчас “Кинаконгу” удается дублировать несколько фильмов в год. Фильмы для дубляжа выбирают по нескольким критериям. Во-первых, это язык: компания не берется за фильмы, которые уже были в прокате на русском — и люди охотно идут на фильм, который еще не видели. Во-вторых, в ход идет проверенная классика — это тоже привлекает зрителей. А еще, будучи христианами, Надия и Андрей стараются выбирать фильмы, совпадающие с христианским мировоззрением.
Отклики от публики есть — в кино смотреть фильмы на белорусском приходят даже скептики. А вот единственный отклик от государства — это готовность предоставлять кинотеатры, правда, пока не во всех городах. Но и за это основатели “Кинаконга” тоже благодарны.
Языковой прорыв в этом году случился и в музыке: на “Евровидение” от Беларуси поедет группа NAVIBAND. Артем Лукьяненко и Ксения Жук исполнят песню "Гiсторыя майго жыцця" на белорусском языке. Именно эта группа недавно исполнила на белорусском песню крымскотатарской певицы Джамалы, победительницы “Евровидения-2016” от Украины.
Белорусский язык в музыке стал популярным в конце 80-х годов, — вспоминает музыкальный критик Дмитрий Безкоровайный. — Появились группы, последовательно выступающие за возрождение белорусской культуры, — «Бонда», «Мроя», это было так называемое белорусское Возрождение, которое привело к принятию белорусского языка в качестве государственного. В начале 90-х на белорусский язык перешло очень много музыкальных групп, включая поп-группы. А потом референдум о статусе языка привел к откату. Мейнстрим стал постепенно уходить в русский язык, а белорусский стал языком альтернативной музыки. Поп-музыканты резко перестали петь на белорусском, все поняли, что ветер подул в другую сторону. Сохранили верность белорусскому языку только те, для кого это было больше, чем дань моде”.
Тогда костяк рок-музыкантов и рок-коллективов, работающих ещё с 80-90-х годов, продолжил петь на белорусском: лидер группы «Мроя» Лявон Вольский, музыканты групп «Крама», «Новое небо». По сути, эти группы заняли позицию сопротивления тем изменениям, которые им не нравились – идеологическим изменениям языка и культуры.
Позже, в начале двухтысячных, в Беларуси организовали несколько проектов в пользу белорусского языка в музыке. В их числе — трибьют «N.R.M.» (группа «Мроя» в 1994 году преобразовалась в «N.R.M.» – Незалежная Рэспубліка Мроя). В 2003 к такому трибьюту присоединились даже некоторые поп-группы — группа «Краски», например. Все участники спели песни «N.R.M.» на белорусском языке. С тех пор у многих популярных артистов стали появляться песни на белорусском, которые никак не были связаны с политикой и нравились людям. Такие проекты вызывали и медийный интерес. Ситуация стала меняться.
Надежды на музыкантов как хранителей национального языка всегда возлагались — с этим согласен и лидер фолк-группы “Палац” Олег Хоменко. Правда, с сожалением признает он, все-таки это корпоративная элита, а не народ, на котором белорусский язык держался столетиями.
“Так получилось в Беларуси, — говорит Хоменко, — что в большей части городов после Первой, после Второй мировой войны белорусы составляли не просто меньшинство, а просто удивительное меньшинство. В некоторых городах проживало 10-12% белорусов. Не больше 12 процентов было в сельской местности, где и была «колыска", колыбель, основа белорусского языка. Сейчас наоборот. В деревнях выросли дети, у которых произношение уже с акцентом, оно уже не белорусское. Слова знают, что-то сказать могут, но использования языка не происходит”.
По словам музыканта, самое главное, что сейчас нужно белорусскому языку, — это понимание его важности для социального лифта, для карьерной лестницы. Белорусский язык — это, увы, не язык начальства сегодня, констатирует он: “Сейчас это язык людей культуры, которые, в общем-то, нищеброды. Интеллектуальные, но, в общем-то, нищеброды. И это ощущение в обществе есть. Оно подсознательное, но оно есть. Да, их уважают, этих культурных нищебродов, реально уважают, я этого не отрицаю. Но это такая “птичка”, «хай было б».”.
Впрочем, и эта “птичка” может со временем обрести крылья. Музыкальный критик Дмитрий Безкоровайный убежден: именно люди культуры и искусства сохраняют язык и помогают ему обрести современное значение.
А Надия Ким, соосновательница компании по дубляжу фильмов, в конце нашего разговора хочет поделиться рассказом о маленькой победе. После одного из сеансов к ней подошла девушка, которая призналась, что сначала не хотела идти на белорусский перевод, а теперь решила водить на эти киносеансы младшую сестру и стараться чаще говорить по-белорусски.
