Для тех, кто получил дозу, радиация и теперь — бомба замедленного действия

Еврорадио: Как часто в Беларуси пишут диссертации на Чернобыльскую тематику?

Яков Кенигсберг: Об этом мало кто знает, но в 1986 году ученые между собой договорились, что первые пять лет после Чернобыльской аварии не будут защищать никаких диссертаций на эту тему. Сначала надо было нормально разобраться, что происходит — кто на самом деле пострадал, что делать с землей, лесами, животными, Такова была договоренность и она очень строго соблюдалась во всем бывшем СССР. Никто не защищал диссертации на протяжении этого времени. Не потому что это было секретно: ученые приняли такое решение осознанно, чтобы не спешить с выводами из-за того, что много информации еще не было.

Другое дело, если говорить о здоровье людей... То, при каких дозах облучения человек может выжить, при каких нет — это все было хорошо известно еще до Чернобыля. Здесь Чернобыль ничего нового не дал. Дозы все были известны, эффекты тоже.

Речь шла прежде всего об отдаленных последствиях для здоровья — так называемые стохастические или вероятностные эффекты облучения в разных дозах. Эти эффекты развиваются далеко не сразу. Случаи рака, которые могут быть связаны с радиационным облучением, возникают через несколько лет... Первыми возникают лейкозы у детей, получавших облучение (в течение нескольких лет). А так называемые солидные опухоли, то есть опухоли различных тканей, могут возникать и через десятилетия. В Японии это было начиная с 10-го года после аварии. Поэтому через 5 лет еще было рано говорить о нормальных отдаленных эффектах.

Еврорадио: Обрела ли эта тема большую актуальность или второе дыхание в свете строительства АЭС в Беларуси?

Яков Кенигсберг: Каких-то особых дополнительных исследований по Чернобылю в связи с предполагаемым строительством атомной электростанции не проводится. Главное для нас — это использование опыта Чернобыля для повышения безопасности эксплуатации будущей белорусской АЭС. После Чернобыля и Фукусимы были пересмотрены многие международные документы в плане подготовки и реагирования на такие аварийные ситуации.

Еврорадио: На какие темы в основном пишутся диссертации?

Яков Кенигсберг: Темы самые разные. Из последних научных работ по Чернобылю — это докторская диссертация. Защитил ее директор "Республиканского научно-практического центра радиационной медицины и экологии" Александр Рожко, защищал в Санкт-Петербурге. У него была работа по заболеванию щитовидной железы. Это была самая последняя работа, которая была защищена в прошлом году. В этом году защит на подобную тему не было.

Но я не знаю, почему вы все спрашиваете о диссертациях... Диссертации — это плод многолетней работы конкретного человека в рамках утвержденных и финансируемых государством научных программ. Не то, что "я это придумал — я это сделал". Нет теперь гениев-одиночек...

Еврорадио: Тем не менее, наверное, большинство исследований касаются здоровья?

Яков Кенигсберг: Я бы не сказал. Если проанализировать все, что было защищено по Чернобылю у нас, в России, в Украине... Большинство работ, видимо, было защищено в сфере сельскохозяйственной радиологии, потому что там очень сложная система... Сама почва — это живая среда: например, что касается перехода радионуклидов из почвы в растения, как зависит содержание стабильных элементов калия в почве, микроэлементов, как они влияют на переход радионуклидов в растения и т.д.

Как радионуклиды влияют на животный мир — плавают рыбы, бегают животные, летают птицы... Все это надо изучать. Но многое было сделано до Чернобыля, очень много занимались радиацией и до Чернобыля. Все страны готовились к ядерной войне, поэтому этот фактор необходимо было изучать. Все эти работы очень сильно активизировались после бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Поэтому нельзя считать, что до Чернобыля никто ничем не занимался и ничего не знал.

Еврорадио: Переходя к здоровью...

Яков Кенигсберг: Да, что касается здоровья. Авария произошла в 1986 году. А Хиросима и Нагасаки были в 1945 году. То есть прошло 43 года после того, как началось изучение больших контингентов людей в Японии, подвергнувшихся атомной бомбардировке. Все исследования на людях проводились, они просто не публиковались. Поэтому до 1986 года было хорошо известно воздействие радиации на человека.

Еврорадио: Вы говорите, что на момент Чернобыльской трагедии уже много знали о влиянии радиации на организм людей... Но как эти знания повлияли на их здоровье?

Яков Кенигсберг: Еще до Чернобыля был введен целый ряд нормативных документов, регламентировавших уровень доз, которые может получать человек. И что из этого получится... То есть были нормы радиационной безопасности Советского Союза, документы по обеспечению радиационной безопасности. Были документы, что делать в случае аварии на атомных реакторах. Другое дело, что не все эти документы были вступили в силу в 1986 году из-за некоторой путаницы и из-за большого масштаба самой аварии.

Приведу вам простой пример. После Чернобыля 27 апреля город Припять, город атомщиков, который находился рядом со станцией, он уже 27 числа был эвакуирован. А вот эвакуация остальных — из 30-километровой зоны — началась со 2 мая. Использовались те критерии, которые были предложены Министерством здравоохранения Советского союза.

Да, припозднились с эвакуацией, надо было делать раньше. В Японии эвакуацию проводили через несколько часов после цунами и землетрясения, при остановленных, заглушенных реакторах, когда не было еще никакого выброса радиоактивных веществ. То есть фон на местности был абсолютно нормальным, еще ничего не произошло.

Еврорадио: Есть ли статистика, на здоровье скольких человек повлиял Чернобыль?

Яков Кенигсберг: Когда говорят, что умерли миллионы людей, то верить в это не надо. Первоначальный диагноз острой лучевой болезни был поставлен 237 человекам. После того как разобрались, диагноз был подтвержден у 234 человек, из них 28 человек скончались в первые несколько месяцев после аварии. Они получили очень большие дозы облучения, вылечить было практически невозможно. Это были в основном пожарные и персонал станции, которые оказались на месте событий. В следующие годы умерло еще около 20 человек. Среди населения-неликвидаторов ни в Беларуси, ни в России, ни в других странах мира случаев острой лучевой болезни не зафиксировано.

Еврорадио: Если говорить о здоровье населения Беларуси сегодня, то насколько Чернобыльская трагедия на него влияет? И каких заболеваний больше всего?

Яков Кенигсберг: Никаких.

Еврорадио: Ну, как же? А тот рак щитовидной железы?

Яков Кенигсберг: Это единственное заболевание, которое мы не сумели предупредить. В силу ряда организационных причин, я бы так их назвал. Что надо было делать — хорошо известно.

Надо было сделать несколько самых простых вещей: сообщить населению об аварийной ситуации. Было сделано? Не было. Второе — в момент прохождения радиоактивного облака надо было скомандовать людям находиться в укрытиях, хотя бы в квартирах с закрытыми форточками. Было сделано? Не было. Третий момент — для того чтобы избежать воздействия радиоактивного йода на щитовидную железу, надо было провести йодную профилактику — блокирование щитовидной железы большой дозой стабильного йода. Было сделано? Нет. Почему? Потому что не было команды, которую могла дать только Москва.

Те, кто вдохнул радиоактивный йод — а люди его получили с продуктами питания, с молоком прежде всего, особенно дети — у них мог проявиться рак щитовидной железы. Ухудшилась ситуация еще тем, что в Беларуси с щитовидной железой всегда были проблемы, у нас всегда был йодный дефицит, мало йода в воде, в продуктах питания... Поэтому у детей дозы получились высокие. И рак щитовидной железы через 4-5 лет уже проявился.

В обычные времена у детей — это очень редкое заболевание. До Чернобыля на миллион детей было 1-2 случая рака в год. Всего детей у нас было 2,5 миллиона. Вот и считайте, что вместо 4-5 случаев в год у нас они пошли десятками. Кто-то уже заболел, кто-то может заболеть в будущем... Но это касается только тех, кто на момент аварии были детьми и подростками.

Еврорадио: То есть эта болезнь могла еще не проявиться до сих пор?

Яков Кенигсберг: Те, кто получил дозу радиации — доза остается бомбой замедленного действия. У кого-то взорвется раньше, у кого-то позже, а у кого-то вообще не взорвется. Это науке неведомо.

Но не забывайте, что йода давным-давно нет. Через 80 дней его уже не было. Поэтому те, кто не попал под йод, а фактически, кто родился в 1987 году — у них со щитовидной железой, как и у всех остальных людей.

Еврорадио: Правда ли, что организм человека привыкает к радиации?

Яков Кенигсберг: До Чернобыля было известно, что способность радиации вызывать негативные эффекты при хроническом облучении, когда доза постепенно накапливается — в 2 и более раз, меньше, чем при единичном остром облучении. То есть если человек однократно получил дозу 250 миллизиверта, у него уже есть риск возникновения в будущем ракового заболевания. А если эту дозу набираешь в течение лет, то тебе надо набрать дозу фактически в два раза большую.

И если сравнивать с Японией, то вы не забывайте, что там было острое облучение, на момент, когда произошел взрыв — все были облучены... У нас же это облучение растянуто по времени.

В среднем, население всего мира получает дозу на уровне 2-4 миллизиверта в год. А есть регионы в мире — в Китае, Индии, Иране, Бразилии, Великобритании, Норвегии — где люди получают дозу от 10 милизивертов в год до 200 с лишним... Люди там живут всю жизнь, и сколько ни проводились исследования, чтобы как-то выявить, где же там эти раки, — ничего нет.

Еврорадио: После Чернобыля было время, когда везде продавались дозиметры... Теперь этого нет. Есть ли сегодня такая же необходимость в дозиметрах, как раньше?

Яков Кенигсберг: Дозиметры и теперь есть в продаже, но их очень мало, потому что предприятиям невыгодно их производить. Потому что никто не покупает... Люди считают: я взял дозиметр, померил ягоды или грибы... Нельзя дозиметром измерить ни ягоды, ни грибы. Дозиметр показывает мощность дозы в воздухе. То есть наличие излучения в воздухе. Чтобы померить грибы, ягоды или молоко, надо иметь хорошие приборы, которые стоят очень дорого!