Главред «УП»: Почему в деле Шеремета нет прогресса, для меня вопрос

Севгиль Мусаева-Боровик, главный редактор издания «Украинская правда», в котором работал Павел Шеремет, в интервью Громадскому рассказала о своих выводах и впечатлениях от пресс-конференции руководства МВД Украины по делу об убийстве журналиста..

Из озвученных вчера фактов, из всей статистики, что для вас стало самым важным?

Для меня новостью стала информация, которая касается заложенной взрывчатки. Глава Нацполиции рассказал, что это была противопехотная мина МОН-50. Если говорить о видео, которое вчера было показано, то я как участник этого процесса видела его раньше. Следствие спрашивало и у меня, и у Алёны (Алёна Притула – руководитель “Украинской правды”) факты, которые касались людей, которые на этих видео изображены. Это было еще в сентябре. То же самое можно сказать и о результатах экспертиз, которые вчера были опубликованы со взрывами автомобилей. Тоже очевидно, что все эти экспертизы были проведены еще осенью или летом, поскольку на видео еще нет снега.

У меня главный вопрос: почему эта информация, которая была вчера опубликована, обнародована только спустя 6,5 месяцев после убийства Павла, хотя у следствия она была раньше? В том числе и результаты экспертиз, и всего остального. Нацполиция засекретила доступ к этим данным, и вчера мы смогли получить хоть что-то.

Что из того, что вчера было озвучено, вам кажется наименее правдоподобным?  

Я бы не хотела говорить такими категориями. Если вы имеете в виду заявления министра, которые прозвучали после публикации видео и после экспертиз относительно фактов, которые могут указывать на то, что преступление было заказным и им руководили из России, то те факты, которые он озвучил, были озвучены довольно хаотично. Между ними не было никакой связи. Они могут давать почву для рассуждений. Министр даже сам не делал никаких выводов. О некоторых фактах мне было известно, в том числе о встрече с Кара-Мурзой, о встрече с Клименко (бывшим министром Украины по доходам и сборам) в Москве. О съёмочной группе 17-го канала, которая оказалась на месте трагедии. Я так понимаю, что министр имел в виду церковь «Возрождение», говоря о церкви, чей съезд проводился в те дни. Но почему эта информация может представлять интерес для следствия, он не уточнил. Это вызывает вопросы.

Что касается российских номеров, которые были зафиксированы в зоне преступления, тут тоже вопрос относительно того, что это могло быть совпадением. И это может не указывать на какой-то российский след.

Было сказано о том, что следует обратить внимание на те журналистские расследования, которые Павел не закончил. И в ходе пресс-конференции не стало понятно, о каких материалах идёт речь. Понимаете ли вы это?

Мне тоже интересно, о каких расследованиях идёт речь, потому что министр не озвучил никаких фактов. Я так понимаю, что это закрытая информация следствия. Из того, над чем работал Павел, но мы не успели опубликовать, была в разработке история, которая касалась завода «Красный партизан» и батальона «Азов» и взаимоотношений этого батальона с благотворительными фондами. Павел предложил делать эту тему одному из наших журналистов, этот журналист также был допрошен. Наверное, это всё, что я могу сказать на сегодня.

Что касается заказчиков и мотивов, почему за профессиональную деятельность… Павел был интервьюером, он не был журналистом-расследователем в классическом смысле. Для меня этот вопрос главный в этой истории. Мне кажется, что заказчики убийства одной из целей ставили запугивание журналистского сообщества. В том числе и давление на «Украинскую правду».

На видео, которое продемонстрировало МВД, у некоторых людей лица заретушированы, у некоторых нет. Понимаете ли Вы принцип, по которому это было сделано?

Я не понимаю этого принципа, но мне кажется, что у следственной группы, которая занимается этим делом, есть в разработке информация об исполнителях и они, возможно, ждут реакции этих людей на публикацию этого видео. Но я не знаю, чем руководствовалось следствие. Потому что, когда мы в сентябре говорили с министром на эту тему (это была закрытая встреча, но он вчера об этом сказал), он сказал, что, когда мы опубликуем фоторобот, это значит, что мы ничего не смогли сделать. И вчера я задала вопрос о том, будут опубликованы фотороботы или нет. Значит следствие надеется на то, что всё-таки еще не всё потеряно. Либо есть еще какие-то мотивы, о которых я не хочу говорить. Потому что основной прогресс в деле был до сентября прошлого года (даже судя по тому массиву данных, который вчера опубликовали). Почему после сентября нет прогресса, для меня вопрос.