Владимир Некляев: Так я выездной или нет?

Еврорадио: 26 июля вас вызывали в Генпрокуратуру. С чем это было связано?

Владимир Некляев: "Я думал, что меня поздравят с Днем Независимости, но оказалось, что не так. Сказали, что я неблагодарно отношусь к решению судебных властей, что меня почти что выпустили на свободу, а я это неверно истолковал и пользуюсь этой самой свободой не по назначению...  Это имелось в виду, что я выезжал из Минска: дважды в Варшаву, в Литву, а также в Москву — хотя это никакие не нарушения с моей стороны. Но они решили меня предупредить, что если я буду злобно нарушать эти их "указили", они будут вынуждены отвезти меня, мол, туда, куда приговорил суд, отложив исполнение приговора.

Одна из этих поездок была на Форум демократического сообщества. На котором, кстати, обсуждался вопрос помощи Беларуси со стороны ЕС по выходу из кризиса. Обсуждение шло с моим участием и с участием других представителей оппозиции, а также с участием европейских политиков. Так получается, меня хотят посадить в тюрьму за то, что я старался уговорить европейских политиков не отказываться от диалога с Беларусью. Потому как режим  —  это не вся Беларусь. И надо думать о будущем Беларуси. Вот и оказался именно в этом виноват. По всему было видно, что прокуратура не в восторге от той миссии, которую она выполняет. Ведь это не ее миссия, это миссия других органов".

Еврорадио: Получается, что вы невыездной из страны — так ли это?

Владимир Некляев: "Здесь вообще невозможно понять, что мы можем делать, а на что мы не имеем права. Например, Сергей Возняк, у которого условное наказание, хотел выехать после 22-го, когда состоялся суд по кассации и приговор вступил в силу. Там в Административном кодексе сказано, что мы в таком случае имеем право выезжать за пределы Беларуси не более чем на месяц. Он пошел, что называется, за своими правами,  кажется, в иммиграционную службу, и ему сказали: "То, что там написано, — это одно, а то что мы написали, — это другое. Так мы написали, что никуда мы вас не пустим". И повернули Возняка ни с чем.

Определить, кто какие имеет права, просто невозможно. Как невозможно мне было разобраться под домашним арестом, почему они, эти люди, которые меня охраняют, должны сидеть в моей спальне, а не стоять за дверью. Да еще быть в доме моем, когда в нем никого нет. Почему они должны были оставаться и быть наедине с моей женой, я до сих пор не могу понять".