Приднестровский регион, позвавший Путина на помощь, пугающе похож на Беларусь

У обычного жителя Приднестровского региона — четыре паспорта. У независимого приднестровского журналиста — ещё больше псевдонимов.

Журналист издания Zona de Securitade.md Виталий Шмаков уехал из Приднестровского региона — скорее всего, навсегда. Теперь он может писать и давать интервью под своим именем. Он живёт в Кишинёве и, кажется, в безопасности. И всё равно во время недавней встречи с молдавской журналисткой Виталий нервно поглядывал по сторонам. Одна из посетительниц кофейни показалась ему подозрительной.

Раньше приднестровские власти не брезговали тем, чтобы похищать активистов из Кишенёва и увозить их в Тирасполь, объясняет мне Виталий. Когда связь в “Телеграме” прерывается, он шутит про приднестровские спецслужбы.

“России не нужнен Приднестровский регион — ей нужна вся Молдова”

На территории Приднестровья живут 220 тыс. граждан России. Но одновременно у многих из них есть ещё и паспорта Украины, Молдовы и Румынии (ЕС). Это один из регионов Молдовы. Территория провозгласила "независимость" еще в 1990 году, но так называемую республику никто не признал. Территорию поддерживает Россия — здесь находится больше тысячи российских военных.

— Вот ты, я уверен, можешь нечаянно написать в тексте “Приднестровье” — но это некорректно, — говорит мой собеседник. — Даже оскорбительно для Молдовы. Правильно писать “Приднестровский регион” или "Левобережье Молдовы". Потому что написать “Приднестровье” — значит, признать его независимость.

Около недели назад Геннадий Чорба, один из немногих приднестровских оппозиционеров, сказал, что съезд “депутатов” 28 февраля планирует попросить Москву включить Приднестровский регион в состав России. И во время заседания 28 февраля депутаты Приднестровья действительно обратились в Совет Федерации и госдуму России с просьбой защитить их от "усиления давления Молдовы". Многие ждут, что сегодня, 29 февраля, Путин может выступить с заявлением, мол, да, согласен, Приднестровье объявляется Россией.

— Всё началось с истерии, которую поднял Геннадий Павлович Чорба. Но частичное признание Приднестровья, вхождение его в состав России для Кремля бессмысленно. Путину нужна вся Молдова. Так что то, что сейчас происходит, — это просто игра мускулами накануне выборов, они пройдут в Молдове в этом году. И думаю, пока мы имеем дело с большим вбросом. Мы в Приднестровском регионе уже привыкли к истерикам: каким-то постоянным театрализированным терактам, вбросам… Всё это уже было.

Вообще единственное, чего добился этот съезд (приднестровских “депутатов” — Еврорадио) — дал журналистам возможность писать красивые заголовки. “Отсель грозить мы будем съездом!” или “Приднестровье нападает со всех страниц!” Классно? Классно.

Но ты посмотри, что происходит в “братских квазиреспубликах”. Осетия давно хочет в Россию, но России она не нужна, потому что Россия хочет отхватить всю Грузию. То же самое с Приднестровским регионом: оно не нужно России — ей нужна вся Молдова, — говорит Виталий.

В Тирасполе много заводов — на одном из них в Советское время делали тюбики для питания космонавтов. До полномасштабного вторжения России в Украину регион торговал и с Россией, и со странами ЕС. После вторжения логистика торговли с Кремлём сломалась, остался только европейский рынок. Если бы Путин объявил Приднестровский регион частью своей территории, торговать Приднестровью было бы уже не с кем.

— Да, в Приднестровском регионе есть русский дух, да, там постоянно работает русский телевизор. Но ещё там есть олигархи с миллионами активов и ресурсов, и Приднестровский регион — это их “фазенда”. У них налажены связи с Украиной, Молдовой и Европой.

Если Виталий вернётся в Приднестровский регион, скорее всего, эти “технологичные” силовики на него выйдут. Он два года не видел маму.

— Я уехал из Тирасполя 22 февраля 2022 года — в Украину. За пару недель предупредил маму: может случиться так, что мы с тобой два года не сможем связаться.

В первый раз я позвонил ей спустя несколько месяцев после отъезда, когда вернулся из Бучи. В Бучу я поехал на свой день рождения. Насмотрелся — и захотелось позвонить маме. Я не знал, ищут ли меня, но оказалось, что никто меня не искал. Давления, напряжения было больше, когда я находился там. Постоянно мерещились слежки. А на войне стало проще.

— Когда ты в последний раз связывался с близкими?

— Давно. Не помню. Очень давно.

“Местным навязывают страх перед румынским языком”

— Ты бы хотел вернуться в Тирасполь?

— А ты бы хотела вернуться в Беларусь?

— Конечно. Только не воображаю, когда и как.

— Тоже самое. Но не могу сказать, что я скучаю.

Я вот говорю с тобой и могу представиться своим именем, могу сказать открыто, чем я занимаюсь. Это прорыв. В Тирасполе — до него 70 километров — меня бы поколотили за то, что я пишу.

Говорить от своего имени для Виталия ново. Раньше он открывал “Википедию”, находил учёных-востоковедов, брал имя одного и фамилию другого. Так рождались “авторы” расследований о Приднестровской регионе.

— Знаешь, чего бы я хотел? Поехать и сделать фотографии. Потому что сейчас людей в Приднестровском регионе даже за деньги не уговоришь прислать тебе снимок. А снимки нужны мне для оформления материалов. Да, люди запуганы.

При этом там всё ещё есть люди, которые держатся. Есть юрист информационного правового центра «Априори» Степан Поповский, который всё ещё работает с Европейским судом по правам человека, — благодаря ему мир знает о том, что происходит в этом регионе. Не понимаю, как он держится.

— А когда началась война в Украине, моя близкая подруга митинговала на площади и говорила “Нет войне”. Это было очень опасно, но силовики опешили и все обошлось, ее не задержали. 

Но больше в регион она не возвращается.

Между Виталием и Тирасполем сейчас 70 километров. В Молдове он планирует выучить румынский язык, но пока что может сказать на румынском языке всего пару фраз.

За год жизни в Кишинёве он только один раз столкнулся с дискриминацией, когда агрессивный молодой человек потребовал от него говорить “на государственном языке”. Когда мы созваниваемся, он сидит в центре Кишинёва и говорит на единственном языке, который знает в совершенстве, — на русском. При этом опасается он не агрессивных румыноязычных молдован, а русскоязычных шпионов из Приднестровского региона.

— Да, румынский язык — это страх, который навязывают жителям. Всё началось в 90-х. Тогда появились силы, которые с ненавистью относились к русскому языку, тогда же началось “чемодан, вокзал, Россия”. Но я уже и не удивлюсь, если эти агрессивно настроенные националистические силы тогда придумали искусственно, чтобы создать внешнюю угрозу и постараться отделить Приднестровский регион от Молдовы.

Сейчас в обывательской среде никакой ненависти к русскому языку нет, это пропаганда.

***

— Думаю, Молдова сейчас — это линия раздела между силовой, тоталитарной восточной идеологией и западной. Я не думаю, что западная или восточная идеология хорошая, но думаю, что в их борьбе рождается что-то ценное. И я рад находиться на передовой этой борьбы.

А что касается Приднестровья… Может, обсуждая это в своих медиа, мы делаем как раз то, чего хочет от нас российская пропаганда?