Великая депортация народов. Она затронула более 3 миллионов человек

Сотни тысяч изгнанников, большинство из которых – старики, женщины и дети, проделали этот страшный путь: в холодных смрадных вагонах, голоде и страхе перед смертью и неизвестностью. Только в годы Второй мировой войны и после нее по меньшей мере 2,5 миллиона граждан Советского Союза подверглись насильственной депортации, для некоторых народов изгнание оказалось вечным. В проекте, объединившем усилия журналистов Азербайджана, Грузии, Латвии, Молдовы, России и Украины, мы собрали свидетельства тех, чьи семьи стали жертвами катастрофы.

Война

22 июня 1941 года Германия напала на Советский Союз, нарушив предыдущие соглашения.  К тому моменту сотни тысяч финнов, поляков, украинцев, румын, латышей, эстонцев, литовцев и представителей других народов, населявших западные территории СССР уже отбывали ссылку в Сибири и Средней Азии как потенциальные неблагонадежные элементы. Для них Вторая мировая война началась двумя годами раньше, когда СССР одновременно с Германией вторгся в Польшу, превратив восточные воеводства страны в западные области Украинской и Белорусской ССР. В 1940 году были присоединены бывшие румынские области Северная Буковина и Бессарабия и балтийские республики, получившие независимость после революции и распада Российской империи. На “воссоединенных” территориях вплоть до вторжения Германии полным ходом шли зачистки – сначала репрессиям подверглась самая активная часть населения (бывшие офицеры, в первую очередь, польские, политики, предприниматели, священники, интеллигенция), а затем и другие социальные группы. Последние эшелоны со ссыльными  из Латвии, Литвы и Эстонии ушли на восток буквально за неделю до прихода армии Третьего Рейха.

Принудительные выселения практиковались не только в Советском Союзе, и начались до войны. В  СССР первый пик массовых депортаций по социальному и этническому признаку пришелся на середину 1930-х годов, а второй – на середину и конец 40-х, уже в связи с войной.  28 августа 1941 года в СССР была ликвидирована автономия Поволжских немцев –  этническая принадлежность в глазах властей делала их потенциальными «коллаборантам» автоматически.

Военнослужащих немецкого происхождения даже отзывали с фронта, несмотря на панику первых военных месяцев.  Как пишет “Новая газета” в материале  “Что немцу здорово в России: депортация советских немцев в 1941–1943 гг.  высылка немцев оказалась самой массовой тотальной советской депортацией военного времени: в том или ином виде перемещению было подвергнуто около 1,2 млн из примерно 1,5 млн советских немцев, причем некоторых перемещали и дважды, и трижды.

Вот типичная история семьи Ваал, жившей в Покровске (совр. Энгельс). У Корнелиуса и Маргарет было шестеро детей (Катарина — ​1922 года рождения, Герхард — ​1923-го, Якоб — ​1928-го, Анна — ​1933-го, Барбара — ​1934-го и Эрна — ​1935-го). Всех Валлов депортировали 9 сентября 1941 года. Уже в дороге умерла Барбара. В декабре 1941 года Корнелиуса, отца семейства, мобилизовали в Трудармию: он выдержал в ней лишь около года и умер от голода в конце 1942 года. Шестерых оставшихся членов семьи Валл отправили в колхоз под Томском. Там они впроголодь жили и тяжко работали, но после того, как арестовали Герхарда, в 1942 году переселились сначала в Богашево, где устроились на бондарную фабрику, а чуть позже, когда в мае 1942 года к ним присоединился отпущенный Герхард, в поселок Стеклозавод, где старших без звука приняли на работу на стеклозавод и выписали продуктовые карточки. Но в начале июля умерла мать, а в октябре в Трудармию забрали Герхарда, то же ожидало и Катерину, но ее спасло то, что к этому времени у нее был сын Иоганн (его отец был, понятно, в Трудармии): мальчик умер, не дожив и до года, вскоре после бабушки, но о его смерти не заявляли, и выписанный на него рацион получали еще долго. Заботы о выживании оставшихся членов семьи легли на плечи старшего мужчины – 14-летнего Якоба.

Депортации “возмездия”

В 1943-44 годах по мере освобождения советской армией оккупированных немцами  территорий пришло время других депортаций – акций возмездия.  Целые народы обвиняли в предательстве и сотрудничестве с врагом. Как было сказано в Указе Президиума Верховного Совета СССР о ликвидации чечено-ингушской автономии , “многие чеченцы и ингуши изменили Родине, переходили на сторону фашистских оккупантов, вступали в ряды диверсантов и разведчиков, забрасываемых немцами в тыл Красной Армии, создавали по указке немцев вооруженные банды для борьбы против советской власти”. Сталин боялся потенциальных шпионов и контрабандистов – поэтому около миллиона турок-месхетинцев, ингушей, чеченцев, крымских татар и других народов в товарные вагонах  отправили как можно дальше от Турции. В Сибирь, на Урал, Узбекистан, Киргизию и Казахстан. В 1949-51 годах – новая волна депортаций, под нее в первую очередь снова попали жители западных окраин СССР.

Герой материала  Meydan TV “Трижды депортированные”  Гюлалы Биналиев родился 18 ноября 1941 года в Адигенском районе Месхетии (Грузия). О депортации мусульманского населения в ноябре 1944 года  Гюлалы помнит со слов отца:

 “Отец всегда дотошно следил за чистотой в доме и требовал от остальных того же. Говорил, что тошнотворная вонь в вагоне за те несколько недель так никогда и не выветрилась из его памяти”.

Алихан Курадзе из Месхетии (о нем пишет Jam News в материале “Возвращение из изгнания”  было тогда  уже 7 лет.

“Поздно ночью я проснулся от стука в дверь. Все село было освещено фарами машин. Нас посадили в грузовики, отвезли на железную дорогу, загнали в товарные вагоны”.

Журналисты Ziarul de Garda встретились с Теодосией Козмин – ее в 10-летнем возрасте вместе с мамой и сестрами депортировали из города Сороки (тогда – Молдавская СССР) в Сибирь в 1949 году, отец к тому времени уже был в тюрьме. 

“Мама просила сказать, куда нас везут, но они отказались ответить. Мама думала, нас везут на смерть…”

По оценкам историков, всего в СССР более 6 миллионов человек подверглись насильственной депортации. Это почти 4 процента населения СССР на момент переписи 1939 года. По меньшей мере 2,5 миллиона – во время и после войны, причем некоторые специалисты считают эти цифры заниженными. Условия “военных” депортаций были жесткими.  Голод, холод, болезни, отсутствие минимальных лекарств, бесчеловечные бытовые условия –  путь на место ссылки занимал от 3 до 4 недель. Мужчины призывного возраста были на фронте, так что в страшное путешествие в неизвестность в первую очередь отправились старики, женщины, дети. Именно те дети сегодня и могут рассказать нам о катастрофе. Как считают историки, по дороге и на месте ссылки погибли от 20 до 30 процентов спецпереселенцев.

Известный крымско-татарский хореографа Сафин Налбантова в юном возрасте была выслана с семьей на Урал. Ее история – в материале “Громадского” “Трудный танец”  От семейного имущества остался только Коран 1906 года – остальное пришлось продать, чтобы прокормится. О страшном путешествии в ссылку она рассказывала внучке Ельнаре Нуриевой: 

“Мне запомнилось из рассказов бабушки, что не давали хоронить погибших, их приходилось просто выбрасывать. По мусульманским обычаям это вообще неприемлемо, нужно предать земле, нужно прочитать молитву. И второе такое воспоминание – это то, как приходилось справлять нужду. Не было отведенных для этого мест, и приходилось пользоваться небольшими проемами, которыми даже окнами нельзя назвать, чтоб хоть в какой-то чистоте содержать вагон. Эта картина, по ее рассказам, у меня до сих пор в голове, действительно, это страшно”.

Ссылка

На новом месте их не ждало ничего хорошего. Вековой уклад целый народов разрушился, к новым – суровым –  климатическим условиям привыкали с трудом. Ссыльных ждал тяжкий труд в колхозах и на лесоповале и враждебное  – по крайней мере, поначалу  – отношение местного населения. 

Сейфат Дурсунов, как и его соплеменники, попал в Узбекистан в 19 лет. Он вернулся в Грузию почти через 70 лет. 

“У нас не было права даже пойти из одной деревни в другую. 14 лет безвыездно я прожил в одной узбекской деревне. Местные боялись нас, думали, что мы людоеды. Но потом мы привыкли друг к другу, ходили в гости, приглашали друг друга на свадьбы. У них были смешные свадьбы – все время танцевали, пели и очень много ели”.

Латышская писательница Андра Манфелде написала своей репрессированной матери книгу  «Дети землянки». Ее рассказ “Табуированное семилетие” публикует “Новая Газета – Балтия”.

“1949-й год невозможно сравнивать с 1941-м. В первую волну депортаций условия были чрезвычайно жестокие: живых людей ели крысы, люди спали в лужах и, мне рассказывали, съедали даже мышей, которых отрыгивали совы. Но что значит «более мягкие условия»? Моя мать признавалась, что в течение семи лет постоянно была голодна. Воспоминаний о дороге в Сибирь и первых годах жизни там у нее почти не осталось. Но ей рассказали потом, что она кричала и плакала все 14 дней, проведенных в тесно набитом людьми вагоне”.

Теодосия Козмин говорит, что помнит детей, падавших в обморок от жары и вони, станции, тайгу, проливные дожди и томительное ожидание.

“Там, куда нас привезли, трава была выше человеческого роста. Нас поместили в деревянные бараки, где были нары – срубленные двухэтажные кровати. Каждой семье дали одни нары. Они организовали людей на работы. Я почти месяц провела в тайге. У моей сестры, Евгении, из-за тамошних условий начался паралич”.

Андра Манфелде: “Семье дали отдельное жилище. Увидев его на фото, я подумала, что это землянка – на крыше росла трава. Но это была изба без окон, покрытая дерном”.

Но общая беда – и война – может объединить. Историю  Алихана Ахильгова рассказывает “Кавказский узел”   Семью Ахильговых из Орджоникидзе (ныне г. Владикавказ, Северная Осетия) отправили в Северный Казахстан суровой зимой 1944 года.

“Первое время мы, дети, старались (хозяйке дома) на глаза не попадаться – родители приказали вести себя тихо. Да и она тоже присматривалась – какие мы. Ведь про нас разное говорили: предатели, разбойники. А когда она узнала, что наши дядья воюют, что дядя наш Башир окончил МГУ, то стала относиться к нам по-родственному. Да и по-русски все мы говорили хорошо. Жили мы у тети Люды до самых теплых дней. В этом селе много было ссыльных, больше всего немцев – их первыми сюда сослали. Были балкарцы, и русские сюда тоже не по собственной воле приехали. А с нашей первой хозяйкой мама моя и тетя Курейш подружились. И даже когда мы потом вернулись на родину, то они продолжали поддерживать отношения, переписывались постоянно. Во время войны всем жилось трудно. Но даже в ссылке люди оставались людьми.”

Тем не менее, люди приспосабливались. Сафие Налбантова рассказывала внучке, как она начала танцевать – под конвоем.

“Она работала в филармонии, в свободное время от лесопилки, она танцевала. Более того, условия работы в филармонии были более чем жесткими. Когда труппу звали куда-то танцевать за пределы поселка где они жили, ей нужно было идти к коменданту, ей нужно было поставить подпись, что она выезжает, к ней приставляли конвоира, который с ружьем ее сопровождал. Если весь коллектив ехал как артисты, она ехала как особо опасный преступник”.

Андра Манфелде : “Отец оказался совсем далеко от родины, на Амуре, у китайской границы. Его брат мне описал некоторые красочные подробности их ссылки. Например, как они переселялись из одного населенного пункта в другой и плыли по Амуру на плоту: трое детей, мать, отец. Тайга, река, ночь, и старший брат играет на скрипке. Почти Шагал!”

Долгое возвращение

Только после смерти Сталина ограничения для ссыльных начали постепенно отменять. Но далеко не все смогли вернуться на родину. Историк Павел Полян в книге “Не по своей воле” отмечает:  земли высланных народов в условиях военной и послевоенной разрухи осваивать было некому, так что власти почти столь же насильственно заселили опустевшие районы теми, кто жили по соседству или приезжал из других уголков страны. В 60-е годы одним репрессированным народам даже вернули автономию, другим – например, крымским татарам – запретили возвращаться. Полной реабилитации пришлось ждать почти до конца СССР – указ Верховного совета СССР от 14 ноября 1989 года полностью реабилитировал.

Но реабилитация еще не означала конец  изгнания. В это время на окраинах Советского Союза начали вспыхивать межэтнические конфликты. В республиках Средней Азии, где остались после ссылки многие репрессированные народы, стало неспокойно.

“Люди стали массово выезжать. Все меньше остается родных, знакомых. И естественно моя семья стала задумываться: все уезжают – надо уезжать.  В Таджикистане начались определенные действия. Мама моя помнит, когда вынашивала меня были танки, ей снились страшные сны, что ей в живот попали”.

Но и на родине их не ждали. Вопрос о правах репрессированных на имущество, на свои бывшие дома, оказался бомбой замедленного действия. Семья Алихана Курадзе в 1989 году попыталась вернуться  в Грузию на историческую родину – в регион Самцхе-Джавахети, но местные жители их прогнали.

“Был май, все время шел дождь. Вместе с семьей мы жили в палатке. Там мы выдержали всего 30 дней. В один день на нас напали и разгромили нашу палатку. Они говорили нам – зачем вы вернулись, что вы тут потеряли? Они не верили, что здесь – наши корни”.

Семье Биналиевых, оказавшихся во время депортации в Узбекистан и осевших там, повезло еще меньше. После погромов в Ферганской долине (Узбекистан) в мае— июне 1989 года они решили перебраться в Азербайджан, и попали в Нагорный  Карабах. Но в 1992 году, когда  армянские войска взяли штурмом город Ходжалы, они снова стали пленниками, а потом – беженцами.

Гюлалы Биналиев вспоминает, как попал в плен:

“Я спустился в землянку – там оставались женщины и дети. Не прошло и получаса, как сверху на нас начала сыпаться земля и разнесся грохот – мы поняли, что  по землянке проехал танк. После этого по двери была пущена автоматная очередь, стоящие наверху армянские солдаты начали кричать: “Эй, турки, выходите наружу!” Они и нас, и азербайджанцев турками называли”.

Конфликты на постсоветском пространстве внесли свои печальные коррективы в судьбы тех, кому  однажды уже пришлось покинуть родину не по своей воле. Алихан Ахильгов в 1993 году, через 3 месяца после осетино-ингушского конфликта, создал фонд “Помощь ранее депортированным народам”. Сначала он занимался теми, кто пострадал в результате репрессий и войн. Потом, когда все инвесторы, а их не так уж и много было, растворились, всю свою энергию, заботу Алихан стал отдавать детям.

“Сколько лет прошло с тех пор, но обездоленных детей меньше не становится. Депортация, этнические конфликты, чеченские войны… Теперь вот эта война на Украине… Конца-края не видно. И, как всегда, больше других страдают дети.”

Над проектом рамках русскоязычной “Медиасети” работали: Ольга Духнич,  Алёна Чуркэ, Катерина Александр, Анатолий Ешану, Мария Кугель, Нино Нариманишвили, Отар Ацкурели, Эльмир Мирзоев, Наталия Маршалкович, Максим Эристави