Блин, чего ты нервный такой? Как вести себя с близкими, вернувшимися из колонии

Политзаключённый Дмитрий Абрамук больше трёх месяцев просидел в подвалах штрафного изолятора. Сейчас он работает в популярной варшавской пекарне. Но оказалось, что даже в жаре пекарни, среди аромата свежих польских круассанов, можно поймать белорусские флешбэки. На днях Дмитрий зашёл в холодильное отделение — и вспомнил ШИЗО. Там тоже было как в холодильнике.

— Да, это всё иногда триггерит. Недавно сидели с другом, ели. Я положил локти на стол, он мне в шутку говорит: ты чего локти закинул? И вспомнилось, что в ИК-1 за локти на столе можно было получить выговор — если “мусора” захотят.

В ШИЗО, куда Дмитрия отправляла администрация "химии", не было даже матраса. Дмитрий показывает нам фото до и после подвалов.

— Когда в первый раз я ехал с "химии" на ШИЗО (штрафной изолятор), весил 92 килограмма. Через тридцать суток изолятора — уже 77 килограммов. Потом на колонии набрал снова, но после ПКТ (помещение камерного типа), куда меня отправляли в колонии, осталось 66,5 килограммов. Когда я впервые после освобождения взвесился дома, мама заплакала.

Казалось бы, после освобождения можно выдохнуть. Но и сейчас непросто эмоционально. Ему не раз казалось, что многие близкие друзья и родственники в общении с ним не могут найти правильные слова. А иногда — что они вообще забыли, откуда он вернулся полгода назад.

— Спрашивают: “А чего ты нервный такой?” Блин, да я освободился позавчера, почему бы мне не нервничать? Такие моменты напрягают. Я никому об этом не говорю, но это так. За тобой после освобождения день побегали — а потом начинают грузить бытовыми вопросами, которые тебе сейчас совершенно не интересны. Ты ещё позавчера окно пакетами в ПКТ (помещение крытого типа) заклеивал, а сегодня у тебя спрашивают, почему ты материшься.

Мы попросили психолога Лилию Ахремчик помочь родственникам тех, кто уже дождался своих близких из колонии, найти правильные слова.

“Вот твоя фотография, вот твоё рабочее место, вот твоя одежда — висит там же, где и раньше”

Лилия советует: не старайтесь делать вид, что ваш близкий просто выходил в магазин — нет, он провёл годы или месяцы в чудовищных условиях. И вам не нужно стараться вести себя так, будто ничего не произошло.

— Ваш близкий пережил большую психическую травму. И особенно это касается несправедливо осужденных. Ведь одно дело — получить условно заслуженное наказание. Ты нарушаешь закон, совершаешь уголовное преступление и понимаешь, что за это можешь быть наказан.

Но совсем другая история, когда ты сидишь за желание честных выборов, за свою позицию, за мнение, за комментарии, за лайки… Тогда внутри точно нет ощущения, что ты справедливо осуждён, правильно? И поэтому травма особенно сильна и связана не только с бытовыми проблемами в заключении.

У тебя были планы, ты строил свою жизнь, ты представлял картины будущего — и вдруг они рухнули. Ты оказался в чуждой среде, максимально небезопасной — ведь наши политзаключённые никак не защищены.

И когда человек выходит на свободу, то первая задача родственников — создать для него эту самую безопасную среду дома. В первую очередь я говорю про физическую безопасность. Это не значит, что я призываю всех тут же уезжать из Беларуси. Но если вы знаете, что в какой-то квартире у вас были обыски, то, возможно, лучше первое время пожить у родственников, у дедушки-бабушки. Человеку нужна хотя бы относительно безопасная среда.

Важно подчёркивать, что человека ждали. Если человек вернулся домой, а в его комнате переклеены обои и там живёт брат с ребёнком или ещё кто-то из родственников, это не поможет создать такое ощущение. Освободившийся человек почувствует, что его вычеркнули из жизни, что его как будто вообще никогда не было в этой квартире.

Важно подчёркивать, что он вернулся домой: вот твоя фотография, вот твоё рабочее место, вот твоя одежда — висит там же, где и раньше, мы ничего не выбрасывали! Твои книги, твой компьютер пылится — его никто не трогал, пока тебя не было. Всё здесь ждало, когда ты вернёшься. Мы тебя ждали — не вычеркнули, не выбросили тебя из жизни.

Всё, теперь можешь выдохнуть — мы о тебе позаботимся. И речь о физическом комфорте. Чего ты хочешь? Поесть, поспать, помыться?

Лезть в душу стоит не всегда, потому что человек может находиться на разных этапах переживания своей травмы. Он может быть в депрессии, может быть и в гневе, может быть аффект. Могут быть мысли: “Вы тут жили без меня, а я там время терял”. Может быть многое.

Поэтому с расспросами стоит повременить и подождать, когда человек сам захочет поговорить. Пусть он выдохнет, успокоится, выспится. И когда человек телесно придёт в норму, он, возможно, захочет поговорить. Можете спросить открыто: ты хочешь поговорить или ещё не готов? И если человек говорит “нет” — значит, пока нет.

Уважительно отнеситесь к такой реакции, не садитесь с лицом доктора и словами: “Ну, расскажи, как тебе там было”. Потому что это называется “лезть в душу”. И это лишнее, это может раздражать.

Человеку могут понадобиться месяцы на то, чтобы заговорить. И тут родственникам важно отказаться своего эгоизма. Мы редко задаём вопросы во благо другому — чаще мы делаем это, чтобы успокоить свою тревогу.

Дайте возможность близкому человеку пожить в том состоянии, в каком он хочет: спит — значит, спит. Сутками — значит, сутками. Не нужно его тормошить, мол, поехали на дачу, ты там оживёшь! Вы не знаете, оживёт он там или нет. Не делайте резких движений, не рвитесь водить человека по бесконечным “гостям”.

Но, может быть, он сам захочет на дачу. Может, сидя в колонии, он мечтал, как достроит дом и поставит окна. Тогда, конечно, препятствовать ему не нужно. Человек сам в состоянии решить, где ему лучше всего находиться прямо сейчас.

Возвращение к нормальной жизни из травмирующей среды тоже требует периода адаптации. К обычной жизни тоже нужно привыкнуть.

Хорошая идея — записаться в группу психологической поддержки, где собираются бывшие политзаключённые. Скорее всего, это больше подходит для тех, кто уехал из страны, не думаю, что такие группы возможны сейчас в Беларуси. Но вовсе необязательно, чтобы в группе были только люди, пережившие заключение, — можно искать просто терапевтические группы разного формата, и это можно делать в Беларуси.

А кто поддержит родственников?

Но ведь и родственникам всё то время, что человек провёл в заключении, было тяжело. Многие из них говорят “мы сидели”. И речь не только о психологической созависимости и жизни в режиме ожидания, но и о тривиальных трудностях вроде сбора передач.

Конечно, дождавшись близкого человека, им хочется в том числе и внимания с его стороны. Но после освобождения из колонии человек едва ли будет особенно включён в настроения тех, кто его ждал, признаёт Лилия Ахремчик.

— Да, он будет зациклен на себе, будет думать о себе, а не о том, что пережили его близкие. Особенно в первое время.

Так что родственникам остаётся справляться с собой, чтобы не усугублять ситуацию — и для себя, и для человека, который только что вышел.

Да, за время срока произошло некоторое разрушение границ. Вы будто бы чувствуете себя одним целым — вы длительное время стремились к одной цели. А потом человек выходит, и обнаруживается, что вы разные люди, а не одно целое. А ещё обнаруживается, что человек вышел изменившимся, у него появились новые черты характера.

И здесь тоже возможно разочарование: мы-то помним одного человека, а сейчас перед нами другой. И здесь поможет только осознанность — поможет справиться с собой и не вываливать слепо своё раздражение на человека, которого среда подтолкнула к изменениям. Не забрасывайте человека претензиями, мол, “мы что, зря, для тебя старались?”.

Будьте готовы к тому, что человек не сможет многое вам дать после освобождения, что он эмоционально истощён. И даже если вам кажется, что вы “сидели вместе”, — всё же это было не вместе. Вы были на свободе, у вас была возможность свободно выйти погулять, выехать к морю, к озеру, в лес… Сходить в спортивный зал или ресторан. Ваши “отсидки” всё-таки были разными, вы имели возможность хоть чем-то наполняться.

А у заключённого такого выбора не было. Поэтому сейчас перекладывать своё страдание на того, кто только что освободился, жестоко. И я не вправе своего близкого обвинять в том, что он как-то не так благодарит, как-то не так ценит то, что я для него делал.