Калиновец после первого боя: Теперь понимаю, почему дед не рассказывал про войну

Калиновец Алесь (имя изменено, данные собеседника есть в редакции) недавно вернулся со своего первого боевого задания. После возвращения на вопрос “Как дела?” писал: “Нормально”.

Когда мы созвонились, то оказалось, что “нормально” — это “все живы”. Его группа попала под миномётный обстрел. Все живы, но лесопосадку, которую занимали калиновцы, “просто выжгло”.
 

“Я ещё ни разу не видел русских — вот такая война”

Идёт война, в которой ты не видишь противника, рассказывает Алесь. И не потому, что русские такие уж неуловимые — просто благодаря дальнобойной артиллерии им не нужно подходить близко.

Алесь служит в батальоне “Террор” полка Калиновского. Говорит, в контактный бой с противником вступали в основном те бойцы батальона, которые прошли бои в Буче, Ирпене и Гостомеле. Более младший призыв, сам Алесь, удерживает позиции и участвует в диверсионных операциях.

Он до сих пор не видел противника, лишь обгоревший БМП с телами. 

 — От этой войны в шоке даже бывалые легионеры, прошедшие Сирию, Ирак, Афганистан. Русские воюют не умением, а числом артиллерии. Ты захватываешь село, русские отходят и начинают лупить из всего, что у них есть. Просто уничтожают всё живое. 

К моменту своего первого в жизни боевого выезда Алесь служил в полку три месяца.

— Три месяца — это много? Ты успел подготовиться к тому, что увидел?

—  Первая задача планировалась лёгкой, потому что, по данным разведки, противник был далеко от того места, где мы должны были окопаться. Но уже через минут пятнадцать по нам начался плотный миномётный обстрел. К счастью, русская артиллерия бьет не прицельно, а “накрывает” по площадям. Так что все остались живы-здоровы. Потом русские ещё чем-то “насыпали”, выжигая все вокруг: и поля, и леса, и дома. Им абсолютно наплевать на украинскую территорию и на ее жителей. Они тупо используют тактику выжженной земли.   

И что, сказать, что был к этому готов? Не был. Нереально быть к этому готовым.

“Ты пойми, здесь очень берегут людей”

Алесь уверяет, что калиновцев стараются беречь. Если после первого боя видно, что он дался человеку слишком тяжело, оставляют в гарнизоне. Кто-то переходит на склад, кто-то помогает по кухне. Сейчас полку больше всего нужны медики и механики.

— Ты пойми, у нас в батальоне очень берегут людей. И в самое пекло белорусов не бросают. Тем более у нашего командования есть возможность самостоятельно принимать решение, на какое задание отправлять бойцов.

Белорусские добровольцы работают во взаимодействии с ВСУ. В самоволку на захват деревень никто не ходит, потому что “могут насыпать сами же украинцы, мало ли, кто там шарится”.

— В ВСУ вами довольны?

— Не хотим сами себя хвалить. Это уже за нас сделал Арестович. На фронте сейчас ценятся мотивированные бойцы. А мы очень мотивированы. Понимаем, что, освободив Украину, мы сможем освободить и Беларусь. И тут, кстати, наши национальные качества помогают: дисциплинированность и исполнительность. Нам сказали удерживать позицию — мы удерживаем. Скажут отойти — мы отойдём. А не дадут команду отходить — будем до последнего держать.

“В полку многие перестали общаться с родителями. Это трагедия”

Родители не знают, где Алесь. Если они прочитают это интервью, то не поймут, что под миномётный обстрел попал их сын. Алесь просит не задавать много вопросов о родителях.

— Не хочу говорить. У них “восемь лет долбили бомбас”. Мол, что Украина должна отдать свои территории, и тогда всё сразу станет прекрасно, но “падла Зеленский” не хочет этого делать. Я уже устал с ними ругаться по этому поводу.

Пытался объяснить, что такое война, что происходит в Украине. Они не понимают. Они уверены, что мирные люди не страдают, что ракеты летят только в военные объекты, что у России “высокоточное оружие”.

Во время прошлого разговора они начали мне доказывать, что в Буче, в Ирпене под Киевом ничего не было. Наши хлопцы ездили туда, видели всё, общались с потерпевшими. А они мне: ничего не было, это всё постановка. Пропаганда работает. Работает, понимаешь?

С того разговора мы больше не общались. И это трагедия. В полку много людей, которые перестали общаться с родителями. 
 

“Бок о бок с националистами служат антифашисты”

Пропаганда рассказывает, что в добровольцы пошли нацисты и футбольные фанаты. Алесь действительно знает про одного футбольного фаната, который служит в его отделении. Позывной — Пума, по образованию — химик, занимается боксом, болеет за “Динамо”.

— Милейший парень. Я часто смеюсь, что у меня вообще одни “фашики” в отделении. Журналист, филолог, программист, дирижёр, дальнобойщик, химик. Есть ребята, которые в мирной жизни кроликов разводили. В общем, культурные и вежливые люди. 

Но да, если посмотреть на моих командиров, то можно и испугаться. Здоровые, суровые. Но с личным составом заботливые.  

— Но свастик на каждом втором плече, говоришь, нет?

— Есть скандинавские руны. К примеру, у Павла Кулаженко. Только не спрашивайте у него их значение. Он писал научную работу по скандинавской культуре и может вас сутки мучить рассказами. 

Полк разношёрстный, как любое здоровое общество. Есть националисты, ультраправые активисты, антифашисты, анархисты, демократы, либералы. Кому-то нравится Позняк, кому-то Тихановская, кому-то Бабарико. Мы можем спорить по поводу политики часами, но всех нас объединяет желание помочь Украине и своей родной Беларуси. Никаких конфликтов на этой почве у нас ни разу не возникало.

— А какие конфликты возникали? Дедовщина есть?

— Я думаю, её тут в принципе не может быть, потому что все заняты общим делом и на глупости нет времени. Плюс мы выстраиваем структуру в полку на уважении друг к другу вне зависимости от того, какую должность человек занимает. А человек, который набрался мужества и пришёл к нам, уже заслуживает уважения сам по себе. Это люди, которые пережили репрессии и были вынуждены покинуть свою Родину. Это белорусы, которые, чтобы записаться в добровольцы, бросили мирную жизнь в Грузии, Польше, Испании, Чехии, Германии и многих других странах.

— Ну хорошо, а полы кто моет?

— Каждый сам за собой. На общие помещения назначаются дежурные согласно графику. Командиры точно также и полы моют, и туалеты. 
 

“Очень мне борщи нравятся, которые ВСУ привозит”

Знай родители добровольцев, где они, могли бы спросить, хорошо ли их кормят. Но раз они не могут этого сделать, спросим за них.

— Возможно, кто привык к мамкиному домашнему питанию, и будет нос воротить, но лично мне нравится, как кормят. Сегодня, к примеру, с утра был омлет с бужениной и овсяной кашей, в обед — борщ, гречка со свининой. Вечером — рис с зелёным горошком и копченой скумбрией. Очень мне, конечно, украинский борщ нравится. С салом, с чесночком, с лучком, с чёрным хлебом.

На обед периодически дают компот. Наши хлопцы их сами делают. Привезли волонтёры черешни какой-нибудь, мы часть поели, из части компот варим.

Мало того, что питание получаем от наших военных, так и волонтеры постоянно помогают: консервы какие-то подвозят, помидорки консервированные, сало, пару раз даже был сыр “камамбер”. Спасибо и низкий поклон волонтерам. Вопросов по продовольствию нет.

Веганы в батальоне тоже есть и тоже не голодают, уверяет Алесь. Варят яйца, берут фрукты у волонтёров.

Иногда добровольцев пытаются подкармливать местные жители. Недавно маленькая девочка поделилась с Алесем желатиновыми мишками.

А в Киеве на КПП киевлянка приносила булочки.

— В общем, местные к вам относятся хорошо?

— Белорусских добровольцев здесь уважают. Да и, к белорусам, по моим наблюдениям хейт был только в сети, но я уверен, что все эти хейтеры сидели во Львове и пили латте, пока писали гневные посты.

А сейчас что-то, может, и изменилось после этих лукашенковских танцев с бубном возле границы. Насчёт нападения со стороны Беларуси скажу так: у нас тут все настроены рьяно. Если Беларусь зайдёт в Украину — наши будут их встречать, если только дадут команду.
 

“Смертные приговоры добровольцам — просто шантаж”

Недавно в ОРДЛО вынесли три показательных смертных приговора наёмникам, которые попали в плен. Двое из них — граждане Британии, третий — гражданин Марокко. Все трое были на контракте в ВСУ — как и калиновцы.

— Подорвало ли это дух? Ничего не поменялось. Россия и ее квази-формирования уже давно наплевала на правила ведения войны. Уверен, касательно иностранных добровольцев — это просто шантаж, показательные приговоры были вынесены для того, чтобы страны Европы и в частности Британия заговорили с руководством ОРДЛО.

“Внукам я рассказал бы только, как собака пришла прятаться от обстрела в блиндаж”

— А вообще, война — это страшно. Я сейчас понимаю, почему дедушка никогда про войну не рассказывал.

— А ты рассказывал бы внукам про войну?

— Нет. Никогда и ничего я бы не рассказал. Что рассказывать? Про обгоревшее тело русского и его расплавленную каску? Я не очень хочу внукам такие вещи рассказывать.

Я вообще не понимаю этого орковского состояния, когда они начинают выть, мол, “мы всех завалим, мы вас ракетами закидаем!”. Это не человеческое, это животное состояние.

У нас в батальоне есть снайпер. Он делится полезным опытом, а не рассказывает, скольких человек и как он убил. Более того, в некоторых случаях вообще не рекомендует стрелять, чтоб, к примеру, не раскрыть свои позиции. 

Я бы внукам рассказал, как собака пряталась с моим побратимом в блиндаже от обстрела. Он ушёл в окоп — и собака за ним, так они там вдвоём и сидели. Вот о таких историях я бы рассказывал.

— Ты был готов к тому, что, возможно, придётся убить человека?

— В этой войне ты не видишь противника. И не думаешь о нём, когда тебя убивают. Когда стоит вопрос “или я, или он”, выбора нет. Но хорошо бы меня минуло это. Хоть я и сомневаюсь, что так случится.
 

“Ну а что ты сделаешь с мужем непутёвым. Молится, чтобы поскорее всё закончилось”

Когда мы разговаривали в первый раз, в трубке ничего не гудело, воздушной тревоги не было. Но уже на следующий день Алесь звонит из бомбоубежища.

— После миномётного обстрела ты ещё реагируешь на воздушные тревоги?

— Да, у меня чувство опасности не притупилось. Есть воздушная тревога — я спускаюсь в укрытие. Я знаю, что большинству хлопцев на эти тревоги плевать. Ну, окей, а я лучше лишний раз пройдусь. Просто так отдавать жизнь трохи обидно.

На вопрос “Как дела?” Алесь по-прежнему отвечает “Нормально” или “Всё нормально”. Реже — “Весело”. Пытаюсь выяснить, что за новая трактовка “нормальности”.

— В 2020 году я уехал из Беларуси разбитый. А сейчас, несмотря на то, что вокруг постоянно что-то бахает, что-то прилетает, несмотря на то, что просыпаешься каждый день с мыслью “Слава Богу, я жив”, почему-то чувствуешь себя очень комфортно. Я не знаю, как это объяснить.

На базе у добровольцев есть кровати. Спят по 5-6 человек в комнате. На боевом выезде спят, где получается. В подвале, например. В лесу. Тогда всё, что у тебя есть, — каремат (туристический коврик) и спальный мешок. С собой — сухпаёк и газовая горелка.

— Это такой газовый балончик с кулачок. Когда выезжаешь в лес, на нём можешь в котелке всё что хочешь приготовить. В общем, с бытом всё отлично. И все тебя поддерживают, главное — говорить, если тебе что-то надо.

— Когда ты в последний раз пил латте?

Алесь задумывается.

— Кажется, полтора месяца назад?

Перед своим первым боевым выездом он попросил у начальства отпустить на два дня — повидаться с женой. Встретились во Львове. Тогда и выпили латте. А потом Алесь поехал на боевое, а его жена вернулась в Польшу.

И нет, она не привыкла к тому, что муж на войне. Он старается писать ей каждое утро.

— Переживает, если не пишу. Молится, чтобы побыстрее всё закончилось. Ну а что ты сделаешь с мужем непутёвым?

— Чего на войне хочется больше всего?

А тут Алесь не задумывается.

— Приехать домой и обнять жену. А потом мы бы с ней пошли в продуктовый магазинчик около нашего дома и взяли сырную с чесночным соусом пиццу.

Каждый день представляю, как мы в Турцию на отдых поедем, как будем по Европе путешествовать. Ещё одного “гаврика” сделаем. Или девочку. Постоянно об этом думаю и жене говорю: ты о плохом не думай, а думай о чём-нибудь приятном.