Красненький человек. Почему белорусскому зрителю показывают щербатый "Хрусталь"

На экране медленно начинают появляться финальные титры. Зрители в экстатических овациях. В зале темно, и не видно: может, они даже повскакивали с мест? Это премьерный показ "оскаровского" фильма "Хрусталь" в Минске. На него собрались белорусские селебритиз, которым не хватило мест на пресс-показе. В течение фильма они несколько раз взрываются хохотом и аплодисментами.

Ожидая начала фильма, иду по улице рядом с кинотеатром. Подходит женщина и заговорщицки спрашивает:

— Молодой человек, у вас лишнего билетика не найдётся?

Успех ленте гарантирован.

Восточноевропейский экзотизм

Привязка Беларуси к фильму — условная. Контекст универсальный. Местные здесь самобытны ровно настолько, чтобы показать восточноевропейский колорит, но не настолько, чтобы идентифицировать именно Беларусь. Потом выясняется, что сцены, которые связывают фильм с общественной и политической жизнью Беларуси 1990-х, вырезаны ради "Оскара" и проката.

Да-да, в "Хрустале", который показывали на кинофестивале в Карловых Варах, была другая концовка. Последние кадры показывают Минск, "Чернобыльский шлях-96". Пик массового гражданского сопротивления. В результате идеи, которые проговариваются в фильме, оказываются только словами. Режиссёр готова резать фильм по живому, отказываясь от важных идей. Сколько ещё их принесено в жертву тому, чтобы фильм пошёл в белорусский прокат и на "Оскар"?

Герои фильма — ещё не экзотические дикари, как в фильмах Кустурицы, но уже и не среднестатистические граждане. Такая купированная экзотизация, на которую способен разве что выходец из Восточной Европы, который когда-то уехал отсюда навсегда.

Светлана Алексиевич продаёт образ "красного человека". Человек из "Хрусталя" Дарьи Жук — "красненький". Это постсовок, который якобы обрёл свободу, но не захотел ей благоразумно распоряжаться, отказался от неё и ушёл в саморазрушение.

Что белорусского в прокатном "Хрустеле", кроме надписи "Минск-1996" и трасянки? Посмотрите это кино, поищите ответ.

"Новый Восток"

Что действительно ясно из фильма — его действие происходит на осколках советской империи.

Это территории, на которых когда-то властвовал "великий" советский нарратив. О чём в фильме иногда вспоминают с любовью. Но теперь советов нет, великого нарратива нет, остатки бывшей империи разлагаются. В противоборстве идеологий советская проиграла и была свергнута.

В фильме мы можем наблюдать как молодое поколение "белорусов" оказывается под влиянием колониальной культуры США. Захват и ассимиляция происходит через массовую культуру, через джанк-продукцию. И не важно, будет это фильм категории B или хаус-музыка. Здесь это сразу становится элитарным продуктом.

Её борьба

Статуя Ленина нависает над диджейским пультом. В красном свете, когда ты смотришь на него снизу вверх, он кажется кровавым титаном. Среди идолов советской эпохи в музее Азгура, молодёжь 90-х отрывается на техно-рейве. Девяностые здесь красивые, гладкие, модные. Эстетизация 90-х идёт уже давно, и вряд ли то, что любят в том времени сегодняшние хипстеры, имеет отношение к реальным девяностым. Правы те, кто говорил о "лубке".

Главная героиня, Веля, мечтает свалить. У неё есть диплом юриста, которым она не планирует пользоваться. Она вообще не работает. Деньги она ворует у матери, продаёт свою одежду и берёт в "долг" у бойфренда. Ей ненавистно всё, что существует вокруг неё. Она мечтает сбежать.

США для неё — страна мечты. Страна свободы. Там можно всё. Одеваться как хочешь, открыто выражать свои мысли. Да вообще — думать. Она никогда не была в США ("Гудбай, Америка, о... где не был никогда — прощай навсегда!"), но это и не нужно. Мечту не надо трогать руками. Главное — стремиться к ней. Нам не покажут, уехала ли в результате Веля в США. Да это и не важно.

Борьба главной героини — главный источник конфликтов фильма. Для неё не имеют значения законы. Да и другие люди тоже. В ней нет ни уважения, ни осмотрительности, ни здравомыслия. Она — бунт. Бессмысленный, беспощадный, но такой приятный! Веля ворует и лжет. Грубое, страшное, резкое и меркантильное существо. Персонаж-функция. И задача её — хотеть свалить.

Ярче всего её может охарактеризовать стихотворение Сергея Жадана в переводе Виталия Рыжкова:

“Спаленыя знутры пакоі бардэляў,

менструальная кроў на рэвалюцыйных сцягах,

адсутнасць сумневаў,

адсутнасць успамінаў,

адсутнасць магчымасці нешта змяніць”.

В Вели нет эмоций, есть только движения. Лицо — каменная маска. Она с одинаковым выражением лица кричит, тусит, решается на преступление, лжёт и сидит в ванной комнате после изнасилования. Она не вызывает никаких эмоций, кроме раздражения. Все её действия и слова эгоистичны и глупы. И вызывают овации публики. Людям нравятся бунтари.

Фильм полон персонажей-функций. Невеста-пустышка, туповатый жених, который живёт по понятиям, но которому не с кем поговорить, подросток, не такой как все, молчаливый отец, глуховатая старушка, мать, которая сходит с ума по йоге и аюрведе. Имена стираются сразу после их озвучивания. Имена не нужны. Персонажи-картонки в череде эпизодов-этюдов.

Безнадёга. Оливье. Фуко

Сцена в автобусе. Плеер выключается, батарейки сдохли. Она из мира своих иллюзий, из мира внутренней эмиграции, городских рейвов и закрытых тусовочек, оказывается во внешнем мире, где живут другие люди. На фоне играют то ли "Песняры", то ли какой-то их клон. Старенький ЛАЗ медленно едет по дороге, по сторонам просыпается после зимы Беларусь.

В фильме есть конфликт. Вот есть городские, они культурные, ходят в модной одежде, сыплют через слово английским, слушают современную музыку. И есть деревенские: они простенькие. Пожрать, выпить, поспать. Романтика. Разговаривают на трасянке. Не понимают, зачем уезжать в другую страну, тем более в США, разве что "хахаля найти". И реагируют на действия героини одинаково: "Ты что, лучше других?".

Главный герой, который потом изнасилует Велю, сетует, что вокруг порядка нет, не то что в армии. Там было хорошо, закон был, хоть и жёсткий, но все его понимали. "Главное — не быть с*кой [нехорошим человеком. — Еврорадио]", — философствует он. И тут же цитирует Фуко: "Армия — это тюрьма".

В следующей сцене российский рэпер Хаски, который, кстати, топит за Донбасс, перебивает наколку "С*ка" [нехороший человек. — Еврорадио] на жопе главного героя. Не удивлюсь, если потом из этой сцены сделают клип на новую песню рэпера, с рефреном: "Главное — не сс*читься".

Фильм пропитан взаимным неприятием людей в городе и жителей провинции. Страны, в которой она живёт. Музыки, которая её окружает (кроме хауза). Реальности, которая заставляет её выживать. Разрушения, безнадёжности, оливье, котлет, заливной рыбы и водки. Но это не эмоции главной героини. Это эмоция фильма. Нам пытаются показать это с иронической точки зрения, но то и дело прорывается бессильная злоба к этому.

"Любить родину — практика духовная"

В фильме нет диалогов. Есть манифесты, которыми высказываются персонажи. Всё проговаривается прямо. Если о свободе, то со всеми присущими штампами о "делай что хочешь, думай что хочешь, говори что хочешь".

Если о безысходности, то в лоб: "Здесь ничего не изменится", — говорит Веля своему бойфренду в переходе на площади Победы.

"Для меня любить родину — практика духовная", — говорит её мама, аюрведическая йогиня, работающая в музее Великой Отечественной войны, сыграная актрисой Купаловского театра Светланой Аникей.

Изнасилование

Фильм сначала разгоняется под бодрые биты музыки в начале, но вскоре даёт по тормозам и бьёт приборной панелью по лицу. В какой-то момент из-под свадебного стола вылезает химера: то ли "Левиафан", то ли "Горько!". Сперва бьют друг другу морды, а потом пьют за здоровье. Баян рвёт душу. Малолетка пьёт водку из горла, потому что его брат — насильник. Катарсис всё не приходит и не приходит.

Эмоциональным пиком фильма, по идее, должна была стать сцена изнасилования. Но вместо важного сюжетного перелома, фильм оказывается повержен в бездну чернухи.

После изнасилования градус черни начинает поминутно подниматься. Не удивительно, что после просмотра этого фильма российские критики стали с радостью причислять его к российскому кино. Преемственность очевидна.

Смотрите фильм, каб не умёрлі

В одном из многочисленных бравурных интервью, когда стало известно о создании белорусского "оскаровского комитета" и выдвижении на премию фильма "Хрусталь", Дарья удивилась вопросу об уверенности, что именно её фильм пойдёт на "Оскар": "А что, есть кто-то ещё?". Следует признать, что этот фильм — действительно прекрасная совместная работа режиссёра и команды продюсеров. Продвижение у фильма отличное. Постпродакшн на высоте. Но... как относиться к тому, что белорусский "Хрусталь" — щербатый? Как относиться к этой позиции режиссёра? Мол, белорусы схавают, потому что никого больше нет, а по фестивалям мы прокатим нормальную версию, чтобы полноценные люди увидели полноценный фильм.

Еврорадио уже писало, что белорусская кинокритика в едином порыве хвалит фильм. Почему? Потому что это действительно одна из лучших лент, сделанных белорусским кинематографом за последнее время. Однако фильм хорошо выглядит только на фоне остального белорусского кино. А в мировом контексте... Смотрите сами.