“Вторая мамина война”: история семьи, которую мы год назад встретили на границе

Чуть больше года назад украинская журналистка Юлия Найденко готовила обзор коллекций с украинской Недели моды. В одном из павильонов снята последняя довоенная фотография Юли.

Через несколько недель после этого снимка корреспонденты Еврорадио сфотографируют её в пункте пропуска “Гребенне” на польско-украинской границе. Через это место в тот день прошли тысячи украинских беженцев, а в течение следующих месяцев пройдут миллионы.

Юлия тогда везла в эвакуацию свою 85-летнюю маму Анну Ивановну, племянника Николая и четырёх котов — Макса, Мряку, Кошмарту и Базиля. К концу первых суток пути коты истошно орали от страха и усталости.

Спустя год мы связались с Юлией и расспросили, как прошли — и что изменили в ней — эти месяцы.

Тогда. Июнь 1941-го года. Житомир.

“Где-то рядом упала бомба, взрывной волной выбило окна, и стекло поцарапало маме руку”

Когда началась большая война в Украине, Анне Ивановне было 85 лет. Когда начиналась та, другая война, ей было четыре года.

— Это вторая война, которую переживает мама. Когда Германия напала на Советский Союз, ей было без малого пять лет. На тот момент она находилась у родных в Житомире. Мать пришла за ней пешком из Чернигова в Житомир — около 280 километров — уже после того, как Украина оказалась оккупирована.

С той поры у мамы осталось несколько ярких воспоминаний, которыми она вдруг начала делиться после российского вторжения.

Например, она вспомнила, что их дом в Житомире стоял на холме, где-то рядом упала бомба, взрывной волной выбило окна, и стекло поцарапало маме руку. Другое яркое воспоминание — как она с ее мамой, моей бабушкой, шли пешком из Житомира в Чернигов. В районе села Семиполки они встретили немецкий отряд, который выпотрошил узелок бабушки.

Мама вспоминает, как немцы приходили во двор за молоком и яйцами. И прежде чем забрать ведро, они позволяли налить каждому ребенку по кружке молока. Детей у бабушки было четверо.

Сама бабушка говорить о войне отказывалась, как я её ни просила об этом. На войне она потеряла своего старшего сына. В 1943 году, в 13 лет, он с другом нашел и раскрутил гранату.

До пенсии Анна Ивановна работала инженером-метрологом, в том числе и на военных предприятиях. Она овдовела в 1988 году. А два года назад сломала шейку бедра. После операции за ней присматривала Юлия.

В первый день этой, новой, войны Анна Ивановна сказала: “От путя! Я всегда говорила, что он плохой человек!” А на третий день Анна Ивановна, которая с трудом может самостоятельно передвигаться, нашла подробную карту Киевской области. Где — Юля не знает.

— По карте она пыталась понять, откуда на Киев идут рашисты. Так она начала называть россиян.

Сейчас. Февраль 2022 года. Киев

“Позвонила сказать, что началась война. Ответили: мы знаем, через село ехали танки”

Юля проснулась за час до войны от боли в груди.

— Не могла понять, что происходит. Полезла почитать новости, в частности, NEXTA, на который осталась подписана со времен революции в Беларуси. Оттуда узнала о выступлении Путина. А о том, что началась война, узнала по взрывам, которые раздались сразу же после того, как он объявил о начале так называемой специальной военной операции.

Один взрыв, другой, третий… Открыла фейсбук и наблюдала, как просыпались мои друзья. Я тупила минут 15, после чего начала будить по телефону всех, кого могла. Тётя из Чернигова говорит, что до сих пор слышит мой голос и мои первые слова. А сестра из Харькова благодарит, что я ее разбудила, и она успела набрать питьевой воды и пойти в магазин.

В феврале война уже висела в воздухе. Но мы все отмахивались, отшучивались, гнали эту мысль. Как так? Страна, в которой полно родных, друзей, рабочих контактов, вдруг возьмёт и нападет?

В первые дни я всё ждала, что мир как-то повлияет на ситуацию. Вспоминала, как президенты Украины, Польши, Литвы срочно прилетели в Тбилиси в августе 2008, когда российские танки были в 35 км от столицы. Но приехать к нам в те дни никто не решился.

Когда Юля пришла на работу, главный редактор сказал: “Девочки, я пойму, если вы сейчас куда-то поедете”. Юля ответила: “Мне ехать некуда, разве что навстречу врагу”.

— Так сложилось, что мои родные живут в Чернигове, Черниговской области и Харькове. И село Седнев, где живут мамины сестры, уже в первые часы, 24 февраля, оказалось в оккупации. Это около 60-70 км от приграничного пункта Сеньковка. Когда я им в пять утра позвонила и сказала, что началась война, они мне ответили, что уже всё знают. Через село ехали танки.

Выли сирены. Воздушные тревоги стали затяжными, и несколько ночей — одну или две, Юля не помнит, — она провела в ванной. Публиковать информацию о прилётах в Украине запрещено, поэтому не было понятно, что и где взрывается.

— Я только один раз попыталась спустить маму в подвал в первый день войны. Но это оказалось настолько тяжело, что мы решили больше никуда не ходить. Сначала все тревоги пересиживали в ванной, потом я поставила для нее в коридоре кровать, потому что долго сидеть ей очень тяжело.

Уже позже я поняла, что в те дни не могла мыслить ясно. Той кроватью я забаррикадировала вход в квартиру.

К началу войны дома оставался только килограмм корма для котов. Этого хватило бы дней на пять — и Юля сделала несколько вылазок в магазины. Уезжать не собиралась ни она, ни Анна Ивановна. В юности Юля часто ходила в походы и любила военную литературу. Поэтому у неё были кое-какие навыки выживания.

— Первое, о чем подумала: хорошо, что я знаю, где в моем районе находятся родники, сможем набрать питьевой воды. Запаслась продуктами — да так, что некоторые доедали уже летом.

Мы пережили в Киеве несколько затяжных комендантских часов по трое суток. А сломалась я после прилета в телевышку, рядом с которой живу. Это произошло 1 марта. До этого мой район мне казался тихим и безопасным. Но после попадания в вышку что-то громко взрываться начало помногу раз и каждый день.

Одна за другой Киев начали покидать подруги. Тогда родная сестра и племянница из Израиля предложили выехать в Польшу, пообещали присмотреть за мамой, пристроить котов. И именно поэтому я согласилась на свое невероятное путешествие с мамой, которая почти не ходит, четырьмя котами и племянником-подростком.

Анна Ивановна категорически отказывалась уезжать из Киева. Как удалось её уговорить? Юля не помнит. Кажется, пообещала маме, что заберёт её обратно, как только дома станет немного безопаснее.

Март 2022 года. Польско-украинская граница

“За завтраком Бартек узнал, что на границе разворачивается буквально гуманитарная катастрофа”

Всю ночь Юлия, Анна Ивановна и коты ехали на эвакуационном автобусе из Киева до Львова. Во Львове волонтёр Красного Креста подхватил на руки Анну Ивановну, пересадил в волонтёрскую машину — и помчал к границе. Водитель — обычный польский бизнесмен, который в свободное время вызвался вывозить украинских беженцев из Львова в Польшу.

— С другой стороны украинско-польской границы мне помог парень по имени Бартек. Он из пригорода Кракова. Утром во время завтрака Бартек узнал, что на границе разворачивается буквально гуманитарная катастрофа от наплыва беженцев, и решил, что у него есть возможность помочь вывезти хоть кого-то.

Этими кем-то оказались я, мама, племянник и мои четыре кота, которые к тому моменту уже истошно орали в своих переносках от страха и усталости.

Я попросилась в Краков, потому что надеялась встретиться там с подругой из Киева и объединиться — вместе легче выжить. Но в Кракове в волонтерском пункте на вокзале было слишком много людей, поэтому Бартек отвез нас в курортный город Рабка-Здруй где-то в 100 км от Кракова. Там мы ночь провели в гостинице, а потом переехали в комнату в курортном санатории. Там я смогла наконец перевести дух.

А через несколько дней мне помогли найти квартиру в городке Румя под Гданьском. И таким образом мы во второй раз проделали путь через всю Польшу. Нас приняла потрясающая семья, с которой я до сих пор поддерживаю отношения и очень надеюсь, что после нашей Победы они приедут к нам в гости и я смогу их познакомить с Киевом и Украиной.

2023-й год, Киев

“Прилеты были достаточно громкие, чтобы мама с ее слабым слухом их услышала”

Мы списались с Юлей, чтобы договориться о встрече в Польше. Но оказалось, что ещё в мае прошлого года и она, и её мама Анна Ивановна, и трое котов вернулись в Киев. В эвакуацию — в Израиль — уехала только кошка Кошмарта.

Улететь должна была и кошка Мряка, но Юля говорит, что она так отчаянно кричала на весь аэропорт, что “кошачий бог её услышал”. Переноска оказалась на несколько сантиметров больше отделения — и Мряка поехала домой, в Киев.

Анна Ивановна каждое утро спрашивает у Юли: “Как там рашисты?” Самое безопасное место в квартире — коридор, и Юля поставила в коридоре кресло для мамы.

— Во время массированных ракетных атак осенью-зимой мама смирно сидела в коридоре в своем кресле. К счастью, у нас всё обходилось. Только один раз над домом пролетела ракета и полетела куда-то дальше. Прилёты были, но не так уж близко, однако достаточно громкие, чтобы мама с ее слабым слухом их услышала.

Ещё в первые дни войны наши айти-специалисты написали несколько приложений, которые сообщают о тревоге, когда сирена плохо работает или не работает.

Сейчас я определяю, стоит ли прятаться в коридор или можно продолжать жить спокойно, по телеграм-каналам. В них сообщают приблизительное направление — куда летят ракеты или “шахеды”. Часть украинцев так и живёт – сверяются с телеграм-каналами.

А более сознательная часть идёт в метро или бомбоубежища. К счастью, сейчас Киев более надежно защищен, чем это было несколько месяцев назад, и редкая ракета пробивает нашу защиту. И с иранскими беспилотниками наше ПВО научилось бороться.

Юля уверяет, что в Киеве ей не страшно. Её друг отвечает: “Ты так говоришь, потому что Киев не был оккупирован”.

— До войны я вела очень активную, можно сказать, светскую жизнь: открытия выставок, премьеры фильмов, концерты, недели моды, показы украинских дизайнеров, — Юля показывает нам свои последние фотографии из мирной жизни.

Смотреть фильмы она больше не может. Разве что — редко — заставляет себя посмотреть детективы. Чуть проще с просмотром фильмов в кинотеатрах. Когда вокруг много людей, смотреть кино легче.

Про моду Юля тоже больше не пишет. И пропустила момент, когда началась весна. И про традиционные для журналистов “Итоги года” в её издании вспомнили только в феврале.

— У нас шутят — “вечный лютий”.

Юля скидывает нам ссылку на свой материал из рубрики “Лайфстайл”. Теперь лайфстайл — это “100 песен войны, которые мы слушали и пели в этом году”.