Как врач уехал в Польшу после арестов: “Еду в белый свет, а что там — не знаю”
Артему Шагиеву 38 лет. Его трудовой стаж — шесть лет военно-медицинского факультета, пять лет службы в армии начальником медпункта, четыре года в 10 больнице, два с половиной года старшим врачом, а ещё стажировка в Германии. Жизненный опыт — вынужденная эмиграция в Польшу, жизнь в лагере для беженцев и выход на работу без знания языка. “Моя история банальна. Приемлема — нет. Но банальна из-за своей распространённости”.
Пришло время “сделать ноги”
— Когда у меня спрашивают, почему я уехал, я отвечаю уже на автомате, скороговоркой. В ноябре был задержан первый раз на марше, посидел, не понравилось. Второй раз в декабре был задержан дома, тоже не остался довольным. А весной наши доблестные хранители неизвестно чего, тела великого и могучего, снова стали меня беспокоить, настойчиво звонить и предлагать посетить их учреждения. Так один мой приятель сходил на беседу, до сих пор там они о чём-то беседуют. И я решил, что, наверное, пришло время “сделать ноги”, потому что мне не понравилось в тюрьме.
— Отчего такой интерес именно к вам?
— Я не скажу, что я там самый главный революционер был. Но есть вещи, с которыми я не согласен, и не соглашусь, и не собираюсь соглашаться. Таких, как я, много. То есть для меня это было немного удивительно, почему, собственно, выбрали меня. Хотя на самом деле, наверное, удивительного ничего нет, потому что это же такой огромный рандом. Понравилась, видимо, моя фотография.
— Как вы уезжали?
— Мы решили, что надо быстро-быстро уезжать, у нас никакой степени готовности. Мы просто позвонили в польское консульство, они нам назначили время, мы пришли, и нам сделали визы. Это всё заняло две с половиной недели.
Всё это время мне пытались вручить повестку. Звонили какими-то способами. Я скрывался, но и не слишком скрывался. Я понимал, что если меня захотят найти — меня найдут. Видимо, и без меня хватало у них забот, но из виду не выпускали, поэтому я решил не тянуть время. И четвёртого июня 2021 года мы приехали в Польшу.
— Каково это, уезжать в один конец, почти в один день?
— Ни жилья, ни работы, ни слова на польском. Поэтому мы решили, что будем подаваться на международную защиту. Всё получилось. Единственная проблема — мне надо было работать, потому что без работы… Ну как же мы будем кушать.
— Удалось устроиться?
— Мне помогли волонтёрки в Польше, они называют себя “партизанки”. Они очень активные и молодцы. Они помогли мне с курсами польского и помогли с агентством. Агентство находит работу, но я плачу им 150 злотых в месяц в течение двух лет после трудоустройства. На мой взгляд, справедливо.
— Почему в Польшу. Не в Украину?
— Когда я сидел свои первые восемь суток, то познакомился с прекрасными людьми. У одного из них сестра уже несколько лет жила в Польше. Он тогда мне предложил подумать про запасной вариант. До этого я никогда про Польшу не думал и в эту сторону не смотрел. У меня нет польских корней, языка я не знал.
Если система вся кривая, то вся работа упирается в это
— Вы всегда были таких взглядов или стали в последний год?
— Я ещё в армии окунулся в действительность и разочаровался в ней. Изначально у меня была идея, что каждый на своём месте должен работать хорошо. Тогда всё будет хорошо. Но вот так, оказалось, не работает.
То есть ты можешь из кожи вон лезть, но если система вся кривая, то вся работа упирается в это. Я даже уехал в Германию. Там отстажировался, мне понравилось. Но получилось, что надо было уехать назад по семейным обстоятельствам.
Приехал в Беларусь, ушёл работать на скорую помощь. В какой-то момент мне предложили должность старшего врача подстанции. Очень большая подстанция и сложный участок работы. Я решил, что начну свой путь, сделаю всё, что в моей власти. Стал пытаться внедрять какие-то новшества. Всё, может быть, наивно немного, но что-то получалось.
В 2019-м были Евроигры. Я познакомился с ребятами из Москвы, экспертами в системе оказания неотложной помощи. Мы посмотрели на нашу систему и поняли, что она не способна ни к каким оперативным действиям. То есть в лучшем случае это показуха, в худшем — кровь и слёзы.
А деньги выделяли колоссальные на это. Показалось, что это удобный момент, чтобы внедрить новшества в систему оказания экстренной помощи. У меня были разговоры с министром, замминистра. Я неизвестно сколько человеко-часов провёл в комитете.
Но в итоге даже до Евроигр не доработал. И получилось, что пришлось покинуть городскую станцию скорой помощи. Главный врач решил, что я могу создать ему какую-то головную боль. Возможно, даже какую-то конкуренцию он во мне увидел.
Разные версии были. Истолковали мою идею превратно и создали такие некомфортные условия, что я решил не лупить головой эту стену, бесполезно. Осталась обида, потому что система здравоохранения — это лицо всей государственной машины.
Я никогда не был пассивным. А в августе, как и многие белорусы, я понял, что есть шанс что-то радикально и кардинально изменить. И постарался все усилия приложить к этому.
— Активные люди государству создают проблемы, поэтому они вас и взяли на крючок?
— Когда задерживали меня второй раз — просто забрали дома. У меня была ночная смена. Я открываю дверь, а на лестничной площадке стоят ребята и говорят: “Ну мы за тобой пришли”. А чего это? “Надо съездить побеседовать”. Я говорю, что никуда с ними не поеду. Что там я не видел? Я там был. У меня сегодня рабочий день. Ну мы долго не разговаривали, они взяли меня за руки за ноги, вкинули в машину, и всё.
— Как отнеслись на работе?
— Там сложно-сложно. В руководстве не было единства. Кое-кто из замов главного врача меня подталкивал и поддерживал. И говорили: “Ну ты держись, мы всё понимаем и, если можем чем помочь, только ничем не можем”. А главный врач, наоборот, так очень негативно. Принёс какую-то бумагу из Следственного комитета. Вызвал на беседу. И там долго с бумагой объяснял мне, что на семь лет меня посадят в тюрьму.
Я, конечно же, пытался ему объяснить, что мы с вами одних и тех же людей, на самом деле, должны бояться. Возможно, по разным причинам, но одних и тех же. Что он в такой же ситуации абсолютно. Сегодня он трясёт бумагой, а завтра ему трясут ей. Но у человека, видимо, другие какие-то мировоззренческие позиции.
Дали направление и сказали, куда ехать. Это был лагерь
— Куда вы поехали после пересечения границы? Где остановились?
— Мне кто-то дал через пятых знакомых информацию, что, мол, “вот девочки, они живут в Варшаве”. Они что-то да знают. Я им пишу: “Вы можете не ответить мне, но у меня такая история”. И просто пишу, что я не знаю, что мне делать.
Еду в белый свет, а что там, не знаю. Нам организовали карантин, а после карантина привезли в департамент по делам иностранцев. Все эмигранты в Варшаве знают это место. Улица Taborowa, 33. Мы приехали, написали заявление. Меня выслушали, задали вопросы. Такое было мини-интервью. Дали направление и сказали, куда ехать. Это был лагерь.
— Лагерь для беженцев?
— Да. Там у нас спросили: “Вы будете здесь жить или у вас есть где жить?” Сказал: “Нам негде жить”. “Никакой проблемы нет, у нас есть где”. Ну, если человеку негде жить и у него нет никакого дохода и в обозримом будущем, то это нормальное место. Это было что-то вроде хостела, общежития.
— Какие там условия?
— Сначала мы жили в одном лагере. Он для чеченцев, дагестанцев, афганцев, украинцев, белорусов. Когда мы приехали, там жили белорусы и чеченцы, не было ещё никаких афганцев и иракцев. Потом нас перевезли в другой лагерь. И как раз тогда начался гуманитарный кризис на границе.
В один день привезли 300 человек афганцев. Я ничего не хочу сказать плохого. Эти люди сбежали от смерти, от войны. Я даже не могу себе представить, от какого зла они бежали. При том что я примерно представляю, от какого зла бежал я.
Но это люди со своей культурой, со своими особенностями, жить с ними было тяжело. Они не очень-то следят за порядком. Начались даже истории с пропажей еды из холодильников. Вы сами понимаете, что для людей, которые не имеют дохода, — еда в холодильнике это всё имущество. Не катастрофа, но очень неприятно.
— Вы пытались уехать оттуда?
— Да, я всем говорил, что единственная помощь, которая мне нужна, — это работа. Девочки-волонтёры подкидывали разные варианты. Я на всё соглашался, но не все соглашались на меня. Потому что со мной проблема — я иностранец.
И в итоге как-то приехал на собеседование. Меня хорошо приняли. Я был удивлён, но уже и привык к такой реакции поляков на белорусов. Поляки очень хорошо реагируют на белорусов. Не все, конечно, но в большинстве, когда узнают, что я приехал из Беларуси, говорят, что “да, мы знаем, что там происходит”.
Сейчас мы уже приехали в город, в котором меня взяли на работу в больницу. Это 60 километров от Бреста. Теперь в процессе трудоустройства, буквально вчера разговаривал с директором. Они очень ждут меня на работу. И мне это очень импонирует. Приятно, что они стараются всячески облегчить мою жизнь.
Вероятнее всего, я никогда не вернусь в Беларусь
— Какие ощущения вообще были по прибытии в Польшу, была радость?
— Не было ни эйфории, ни депрессии. У меня было такое облегчение, что я вроде бы в безопасности. Но при этом я понимал, что впереди ещё трудные дни. У меня есть багаж навыков и компетенций, но при этом языковой барьер не позволяет мне их реализовать.
Я не ехал в Европу. Я понимал, что здесь мне будет нелегко, но в то же время я понимал, что у меня нет альтернативы. Мне некуда возвращаться. Я уехал из Беларуси не потому, что я хотел лучшей жизни, а потому, что там у меня не было никакой перспективы для жизни вообще. И была перспектива посидеть в тюрьме.
— Но всё же тоска по РБ осталась?
— Мне пока не было когда тосковать. У меня остались там друзья и родители. Конечно, я по всем скучаю. Это пока сложно выразить словами, я пока ещё не думал над этим ощущением: тоски нет, на неё нет времени, но повод поговорить есть.
— Кажется, что у вас всё получилось. Теперь вы нуждаетесь в какой-то помощи или уже уверенно шагаете в новую жизнь?
— Мы переехали на пустое место с семьёй. Жена и дети. Уже потрачены большие усилия, потратятся ещё больше. Вероятнее всего, я никогда не вернусь в Беларусь. Я пущу корни, и уже некуда будет возвращаться.
Я почитал про польскую медицину, она тоже имеет проблемы. Но тут я смогу об этом говорить и как-то на это влиять. И мне что-то хочется тут делать. Получу карту побыта, застрахую семью, буду получать какие-то доходы. Я хочу работать врачом. И такая перспектива есть у меня.
В Беларуси была очень большая надежда на победу. Мне страшно об этом сейчас говорить, но мы проиграли. Если смотреть правде в глаза и честно признаваться — мы не достигли желаемых результатов. Это очень печалит, потому что мы могли бы жить не хуже, чем в Польше, а может, даже и лучше. Но у себя дома.
